240 Данила Давыдов Письмо во время катастрофы Военная проза вернулась вместе с войной, но и война-то никуда никогда не девалась. <...> Однако власть относительно давнего прошлого долгое время скорее вытесняла прошлое совсем недавнее и даже собственно настоящее, оттого так велик шок, связанный с говорением о войне, присутствующей непосредственно вот совсем сейчас и совсем рядом: стоит вспомнить тот культурный шок, который производила «афганская» и «чеченская» проза (от Олега Ермакова до Аркадия Бабченко). <...> Кажется, состояние тотальной войны, пронизывающей бытие, чаще отображается в разного рода дистопиях и антиутопиях, апокалиптической фантастике, мрачных и не привязанных к определенным пространству и времени притчах. <...> Тем сильнее эффект опыта конкретной предельной ситуации, который, тем не менее, предстает отнюдь не просто и не в первую очередь так называемым «человеческим документом», но несет многоуровневые смыслы. <...> Тамерлан Тадтаев реально воевал на грузино-осетинских войнах 1991—1992 годов и позже находился в бесконечном ужасе закавказских войн. <...> Выходило четыре книги прозы Тадтаева («Сын», «Отступник», «Судный день», «Полиэтиленовый город») и книга стихов («Лиахва»). <...> Книга «Иди сюда, парень!» — своеобразный том избранных рассказов, которые выстраиваются в целостный (мета)сюжет. <...> Проза Тамерлана Тадтаева отличается чрезвычайно редким качеством: убедительным сочетанием несочетаемого. <...> Ситуация войны здесь преподносится не Тамерлан Тадтаев. <...> : Новое литературное обозрение, 2017. только и не столько как исток травмы, тотальной фрустрации — но и не в духе победительных реляций, пропагандистского спама. <...> Перед нами очень редкий образец письма о ситуации окружающего насилия как некой данности — но данности не имморалистской, данности зла, принятого как должное, а данности обыденности, чреватой и лирическим поворотом, и внезапным трагическим, до невозможности, разворотом, и вполне смеховым эпизодом <...>