Роман Богословский Умирающий Рассказ Вечерний морок окутал комнату, серость поглотила книжные полки и рояль с разбросанными по крышке нотными тетрадями. <...> Золотистые пылинки, что ниспадали медленным дождем тут и там всего мгновение назад, исчезли в задумчивом сумраке. <...> Он открывал глаза, совершенно забыв о том, что до скончания дней своих болен, забыв, что дней этих оставалось. <...> Только двое людей заставляли его неподвижный разум и тяжелую душу изредка вибрировать — сын Данил и прислуга Анютка. <...> Шершавая поверхность обложки успокаивала дирижера, сообщала ему, что он еще жив; говорила что-то на языке потрепанной бумаги, внутри которой молчала музыка… <...> Лишь бы руки работали — диагноз он запишет сам, в нотную тетрадь. <...> Дирижер нерешительно застучал пальцами по поверхности тетради. <...> Антон Викторович стиснул зубы, зажмурил глаза до пляшущего калейдоскопа, и полетели пальцы его по клавишам, поскакали сами собой, слабое тело его вздрагивало, голова вдавилась в подушку, пальцы ног загорелись, словно рождественские свечи. <...> И он долбил пальцами по поверхности кровати, и скользил Богословский Роман Сергеевич (1981 г.р.) — российский писатель и журналист. <...> Дирижер гундосил себе под нос, все сильнее вдавливая затылок в подушку; там, в черепе, каждый новый звук отзывался болезненноприятным звоном. <...> Сын дирижера Данил был таким худощавым и длинным, что, казалось, мог переломиться пополам при малейшем дуновении. <...> Белые брюки, черная рубашка — так одевался Данил во внерабочее время. <...> Дирижер смотрел в потолок, веки его еле подрагивали. <...> — Дурной сын, — с трудом разлепив губы, шепнул Антон Викторович и добавил чуть громче: — Позови Анютку, пусть чаю тебе сделает. <...> Данил дернулся, в этот миг Анютка, постучавшись, приоткрыла дверь, словно угадала желание хозяина. <...> Анютка прострелила Данила зрачками, но того лишь ранило. <...> Анютка, стесняясь обоих, переминаясь с ноги на ногу, водя по пустому подносу пальцем, рассказала: — Не вечер… ночь <...>