Василий испуганно поднялся и сел на кровати. <...> - Та-ак! - протянул Василий и быстро, в один прием, оделся и накинул пальто на плечи. <...> Но Василий не ответил и, как был - неумытый, нечесаный, с сонным туманном в голове, - быстро
вышел на улицу, к воротам. <...> Василий жадно слушал далекую стрельбу и ничего не ответил. <...> - Хорошо, что мы на
Пресне, а то теперь как раз бы в переплет попали. <...> У Василия завозилось под ложечкой злое чувство: ясно, что призывы большевиков на последних
бурных митингах нашли в толпе отклик, если даже пьяница и дурак Леонтий Рыжов побежал за
винтовкой. <...> Ну что же, поборемся", - задорно подумал он, невольно выпрямляясь, и со смехом, уже вслух
сказал, обращаясь к сапожнику:
- Ну, Кузьма Василич, идемте же! <...> Как же я пойду стрелять в живого человека, если я
не знаю настоящей правды? <...> -Ухожу, - холодно ответил Василий и быстро пошел вниз по переулку, к Зоологическому саду, к
городу, откуда неслась стрельба. <...> II
Улицы по всей Пресне уже были полны народа. <...> Лишь из центра города, из-за
Кудринской площади, гремели неумолчные глухие выстрелы. <...> На улице, за Зоологическим садом, он увидел первого раненого; молоденькая розовощекая сестра
милосердия везла на извозчике в медицинский институт черноусого рабочего, у которого вся голова
была завязана бинтом. <...> На Кудринской площади стало заметно, что к центру идут только ребятишки и молодые рабочие,
а навстречу им целыми толпами спешили хорошо одетые женщины и мужчины, тащившие узлы на
спине, с детьми на руках. <...> Стреляли на
Большой Никитской и у Арбата. <...> Василий хотел пройти прямо вниз, к манежу, но у Никитских ворот уже не пропускали, стояла
цепь солдат, вооруженных винтовками с примкнутыми штыками. <...> И
так же, как на Пресне, здесь все тревожно прислушивались к треску выстрелов, молчали, и все были
такие же растерянные и непонимающие. <...> ..
Рыжеусый солдат опять подошел к старику и хотел что-то сказать, но вдруг где-то рядом, в
переулке, грохнул выстрел, и сразу, точно по сигналу, загремели залпы <...>
Октябрь.pdf
Александр Яковлев
ОКТЯБРЬ
I
Было совсем пасмурно, когда мать разбудила Василия. Она наклонилась над сыном, потеребила
его за плечи и резко, задыхаясь от волнения, сказала:
- Вставай скорее! Стреляют!
Василий испуганно поднялся и сел на кровати.
- Что такое?
- Стреляют, говорю; большевики стреляют...
Мать стояла у кровати, одетая в теплую жакетку, с серым платком на голове. В руках у нее была
пустая плетеная корзина, та самая, с которой она всегда ходила на базар.
- Ну, что ты смотришь как баран на новые ворота? Не узнал, что ли? Ванька-то не ночевал нынче.
Как бы не попал в беду. Ах ты господи!
Лицо у матери вдруг сморщилось и задрожало, словно она собиралась заплакать. Но удержалась
и опять заговорила резко и ворчливо:
- Черти проклятые! Ревалюцанеры тоже. Согнали царя, а теперь сами себя начали бить. Друг
дружке башку сшибают. Всех бы вас поганым кнутом постегать. Нынче и хлеба-то не дали. Вот пошла и
ничего не принесла.
И старуха сердито протянула к лицу сына пустую корзину.
Василий сразу очнулся.
- Стреляют? Значит, началось? - тревожно спросил он.
- Да уж тебе лучше знать, началось у вас или нет, - ответила мать, резко сдергивая с головы серый
платок и швыряя его в угол на зеленый сундук, - ваша компания-то действует...
- Та-ак! - протянул Василий и быстро, в один прием, оделся и накинул пальто на плечи.
- Ты еще куда, дурья голова? - забеспокоилась мать. - Один не ночевал, и ты собираешься
улизнуть? Хороши сынки... Куда ты?
Но Василий не ответил и, как был - неумытый, нечесаный, с сонным туманном в голове, - быстро
вышел на улицу, к воротам.
День начинал сумрачный, с небом, плотно закутанным дымчатыми облаками. На улице, у ворот,
стоял сапожник Лобырь, по прозванию "Ясы-Басы", живший в квартире рядом с той, в которой жили
Петряевы. У соседних домов стояли кучки народа, а на углах чернели толпы.
- Ну, Василий Назарыч, заварили большевички кашу, - угрюмо усмехаясь, встретил Ясы-Басы
Василия. - Слышите, как попыхивает?
Василий прислушался. Из города неслись выстрелы, то близкие, четкие и громкие, будто
стреляли рядом на соседних кварталах, то далекие и слабые.
- Это что же, из винтовок? - спросил он.
Ясы-Басы кивнул головой.
- Из винтовок. В самую полночь начали. Так бьются, аж кровь ручьем льет. Убитых видимоневидимо.
Беда ведь пришла, Василий Назарыч.
Длинный, как верста, сутулый - согнутый работой, - с темными усами почти до плеч, в старой
синей поддевке ниже колен, Ясы-Басы был похож на кривую, уродливую плаху, поставленную на две
ноги. Когда с ним говорили - знакомые или незнакомые, - всегда посмеивались: смешной он, Ясы-Басы.
И сам смеется, и других смешит. Но теперь было не до смеха.
- А, Василий Назарыч? Ведь это что же? Это же брат на брата пошел.
Василий жадно слушал далекую стрельбу и ничего не ответил.
Стрельба велась беспрерывно. Город, спрятанный в тумане и в сумерках наступающего утра, был
полон новых, грозных звуков.
Тррах...тах...ах... - гремело за далекими домами.
- Вот так зашумела Москва-матушка! Бывало, только жужжала да выла, а теперь громом
загремела, будто Илья-пророк по Тверской катается, - говорил тихонько и грустно Ясы-Басы,
посматривая вдоль переулка, через крыши далеких темных домов, туда, к Москве. - Хорошо, что мы на
Пресне, а то теперь как раз бы в переплет попали.
Стр.1