В. Ф. Ходасевич
О форме и содержании
Ходасевич В. Ф. Собрание сочинений: В 4 т. Т. 2. Записная книжка. Статьи о русской поэзии.
Литературная критика 1922--1939. --М.: Согласие, 1996.
OCR Бычков М. Н.
В той же книжке "Современных Записок", где напечатаны воспоминания А. Л. Толстой, есть еще
две вещи, о которых хотелось сказать несколько слов: это -- начало 2-го тома бунинской "Жизни
Арсеньева" и конец сирийского романа "Camêra obscura". Свое намерение мне пришлось отложить, о чем
я сожалел. Вышло, однако, к лучшему. Только что подали мне 9-ю книжку "Чисел". В ней -- статья З. Н.
Гиппиус (Антона Крайнего), стоящая в некоторой связи как раз с тем, о чем я намерен был написать.
Статья называется "Современность", и в ней сначала довольно длинно трактуется о грехах
современности вообще. Но -- будем откровенны: все эти рассуждения для того только и писаны, чтобы
под конец расправиться со мной. За мои грехи влетело всей современности. Мной же З. Н. Гиппиус
крайне раздражена потому, что мне не нравится роман некоего г. Таманина, о котором она восторженно
писала в "Последних Новостях", а я совсем не восторженно в "Возрождении". Несогласие наше в основе
сводится к тому, что, находя в романе некоторые художественные недостатки, Гиппиус требует, чтобы
критика их простила г. Таманину ради идейной, прости Господи, начинки, которая лезет из пухлого
таманинского произведения, как капуста из пирога. Я же думаю, что произведение художественно
никчемное никакой начинкой не спасается, как безголосые певчие не спасаются "отменным поведением".
На мои доводы Гиппиус не отвечает. Она предпочитает уверять, будто роман г. Таманина мне не нравится
не оттого, что он плохо написан, а оттого, что я питаю некую злостную ненависть к "общим идеям", как
бы и где бы они ни высказывались. "Пришив" мне, таким образом, вражду ко всякой "идейности",
Гиппиус тут же объясняет и причину такой вражды: причина, по мнению Гиппиус, заключается в моей
человеческой бездарности (которую просят не смешивать с бездарностью литературной). Выражается же
такая "человеческая бездарность" именно в отсутствии интереса к "общим идеям", в бессодержательности
внутренней. Такою же бездарностью страдали (по Гиппиус) Брюсов и Фет, а сейчас ею страдает и вся
современная русская литература, в частности -- Сирин, который "великолепно умеет говорить, чтобы
сказать... ничего! потому что сказать ему -- нечего".
Все это высказано даже не без "гражданской скорби". Я ничего не имею против того, что Гиппиус
так расстраивается за меня и за всю современность. Во-первых -- потому, что кого только не обличала
Гиппиус на своем веку, именно в этих самых человеческих заблуждениях и пороках? Перед лицом истины,
ей открытой, кто только не оказывался ничтожен и пуст? Учила она и Фета, и Брюсова, и Белого, и Блока,
и Бунина, и Сирина, и многих еще. Так что мне как-то даже и приятнее быть человечески бездарным с
этими всеми, нежели очутиться в паре с г. Таманиным. Во-вторых -- за последние годы я (тоже не без
огорчения) убедился в том, о чем меня многие предупреждали давно: с мнениями и оценками З. Н.
Гиппиус всерьез считаться нельзя, ибо они слишком легко меняются в связи с ее настроениями и с
житейскими обстоятельствами. Года полтора тому назад я сам писал о том, как З. Н. Гиппиус сперва
объявляла, что "Числа" единственный порядочный журнал в эмиграции, а через три недели, после того
как "Числа" не захотели печатать какую-то ее статью, -- что "Числа" совсем не порядочный журнал.
Теперь она снова печатается в "Числах"...
Спорить о Таманине я тоже не буду: по-моему, о нем и так уже за глаза довольно говорено. Но
статья Гиппиус может подать повод для совершенно неправильных представлений о той принципиальной
критической позиции, на которой я стою. Поэтому мне приходится сделать несколько пояснений, по
необходимости кратких. В них я вынужден буду отчасти повторить то, что высказывал по другим
поводам.
Литературная деятельность З. Н. Гиппиус началась примерно тогда, когда я ходил в детский сад Л.
Н. Валицкой, на Маросейке, в Москве. Эстетические идеи, с особой отчетливостью выраженные
Писаревым, были тогда еще живы и в высшей степени влиятельны. Ими была проникнута вся "передовая"
критика, с варварскою наивностью отделявшая в искусстве форму от содержания. Талантливый писатель,
не призывавший "вперед, вперед!" и не проливавший слезы над участью "усталого, страдающего брата",
Стр.1