248 Андрей Турков Дурацкая порода Заголовок книги Нелли Морозовой мо жет озадачить: «Мое пристрастие к Дик кенсу. <...> Стран ное соседство — писателя«добряка» и века«зверя» (вспоминаешь Мандельшта ма) с его кровавыми зрачками! <...> Не со спектакля ли по диккенсовскому «Сверчку на печи», прямо в середине вто рого акта, ушел, разгневанный «мелко буржуазной сентиментальностью», Ле нин, во многом и олицетворивший насту пившее столетие? <...> Да и обещанная читателю семейная хроника разительно не похожа на «пра родительницу» — аксаковскую книгу, ка жущуюся по сравнению с «правнучкой» совершеннейшей пасторалью. <...> Ведь даже в безмятежное вроде бы еще детство ге роини в Таганроге двадцатых годов, со гретое родительской любовью, солнцем и морем, нетнет да и ворвутся «диссо нансы»: голодающие не только на ули цах, но совсем рядом — твои однокласс ники, твои соседи, завистливые взгляды встреченных мальчишек на мороженое в твоих руках, а чуть позже разговоры дома о партийных «чистках» и «перегибах». <...> Новая прислуга (по тогдашнему — домработница) Матильда Мотя, из немцев Поволжья, рассказыва ет: «Майн фатер, муттер унд тшетыре брат забраль и угналь на Сибирь, нот шью». <...> Вспоминает ли, слушая это, девочка, как спрашивала отцакоммуниста, ездив шего в села на всякие «кампании» с бра унингом: «А тебе удалось застрелить хоть одного кулака?» — и как он рассердился, а вскоре попал в лечебницу с нервным истощением? <...> «Что пережил в ту пору отец? — мучит ся она взрослой. <...> Как глушил доводы про бивающегося сквозь идеологические шоры разума? <...> Ответа на эти вопросы, увы, не у кого получить: Александр Платонович Морри сон, редактор «Таганрогской правды» и душа культурной жизни города (в сущнос ти, создавший и музей Чехова, и местный театр), как и множество безвинных лю дей, получил свои «десять лет без права переписки» (шедевр сталинского лице мерия, означавший расстрел). <...> Хуже стало», — прохрипел <...>