- В таком случае лучше объясните ваше направление, ваши убеждения, объясните: что вы за человек и
как осмелились объявить "Дневник писателя"? <...> С другой стороны, я понимаю и то, что чрезвычайно
приятно (о, многим, многим!) встать посреди собрания, где всё кругом, дамы, кавалеры и даже
начальство так сладки в речах, так учтивы и равны со всеми, что как будто и в самом деле в Европе, встать посреди этих европейцев и вдруг что-нибудь гаркнуть на чистейшем национальном наречии, свиснуть кому-нибудь оплеуху, отмочить пакость девушке и вообще тут же среди залы нагадить: "Вот,
дескать, вам за двухсотлетний европеизм, а мы вот они, все как были, никуда не исчезли! <...> О, у них есть и свои собрания и танцы, там, у
себя дома, но они их не ценят и не уважают, а ценят бал губернаторский, бал высшего общества, об
котором слыхали от Хлестакова, а почему? <...> Хлестаков, например, полагал, что этот культ заключается в том арбузе в сто рублей, который
подают на балах высшего общества. <...> Взгляните на этого вертящегося офицера очень
маленького роста (такого, очень маленького ростом и зверски вертящегося офицера вы встретите
непременно на всех балах среднего общества). <...> Что если б каждый из них вдруг узнал, сколько заключено в нем
прямодушия, честности, самой искренней сердечной веселости, чистоты, великодушных чувств, добрых
желаний, ума, - куда ума! - остроумия самого тонкого, самого сообщительного, и это в каждом,
решительно в каждом из них! <...> Я был в колонии малолетних преступников, что за Пороховыми заводами. <...> В колонии есть некоторые из бывшего отделения малолетних
преступников еще в Литовском замке, теперь там уничтоженного. <...> Теперь же
нашли средство выдавать им такие паспорты, из которых нельзя, с первого взгляда по крайней мере,
увидеть, что предъявитель его из колонии преступников. <...> В
Петропавловке, в заключении, в наше время сидел один из воспитанников, лет уже пятнадцати; прежде
он содержался некоторое время в тюрьме Литовского замка, когда там <...>
Дневник_писателя._1876_год..pdf
Ф.М. Достоевский
ДНЕВНИК ПИСАТЕЛЯ
Ежемесячное издание 1876
---------------------------------------------------------------------------------Оригинал
находится на страницах "Чернильницы"
---------------------------------------------------------------------------------ЯНВАРЬ
ГЛАВА
ПЕРВАЯ I. ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ. О БОЛЬШОЙ И МАЛОЙ МЕДВЕДИЦАХ, О
МОЛИТВЕ ВЕЛИКОГО ГЕТЕ И ВООБЩЕ О ДУРНЫХ ПРИВЫЧКАХ
...Хлестаков, по крайней мере, врал-врал у городничего, но всё же капельку боялся, что вот его возьмут,
да и вытолкают из гостиной. Современные Хлестаковы ничего не боятся и врут с полным спокойствием.
Нынче все с полным спокойствием. Спокойны и, может быть, даже счастливы. Вряд ли кто дает себе
отчет, всякий действует "просто", а это уже полное счастье. Нынче, как и прежде, все проедены
самолюбием, но прежнее самолюбие входило робко, оглядывалось лихорадочно, вглядывалось в
физиономии: "Так ли я вошел? Так ли я сказал?" Нынче же всякий и прежде всего уверен, входя куданибудь,
что всё принадлежит ему одному. Если же не ему, то он даже и не сердится, а мигом решает
дело; не слыхали ли вы про такие записочки:
"Милый папаша, мне двадцать три года, а я еще ничего не сделал; убежденный, что из меня ничего не
выйдет, я решился покончить с жизнью..."
И застреливается. Но тут хоть что-нибудь да понятно: "Для чего-де и жить, как не для гордости?" А
другой посмотрит, походит и застрелится молча, единственно из-за того, что у него нет денег, чтобы
нанять любовницу. Это уже полное свинство.
Уверяют печатно, что это у них от того, что они много думают. "Думает-думает про себя, да вдруг гденибудь
и вынырнет, и именно там, где наметил". Я убежден, напротив, что он вовсе ничего не думает,
что он решительно не в силах составить понятие, до дикости неразвит, и если чего захочет, то утробно, а
не сознательно; просто полное свинство, и вовсе тут нет ничего либерального.
И при этом ни одного гамлетовского вопроса:
Но страх, что будет там...
И в этом ужасно много странного. Неужели это безмыслие в русской природе? Я говорю безмыслие, а не
бессмыслие. Ну, не верь, но хоть помысли. В нашем самоубийце даже и тени подозрения не бывает о
том, что он называется я и есть существо бессмертное. Он даже как будто никогда не слыхал о том ровно
ничего. И, однако, он вовсе и не атеист. Вспомните прежних атеистов: утратив веру в одно, они тотчас
же начинали страстно веровать в другое. Вспомните страстную веру Дидро, Вольтера... У наших - полное
tabula rasa, да и какой тут Вольтер: просто нет денег, чтобы нанять любовницу, и больше ничего.
Самоубийца Вертер, кончая с жизнью, в последних строках, им оставленных, жалеет, что не увидит
более "прекрасного созвездия Большой Медведицы", и прощается с ним. О, как сказался в этой черточке
только что начинавшийся тогда Гете! Чем же так дороги были молодому Вертеру эти созвездия? Тем, что
он сознавал, каждый раз созерцая их, что он вовсе не атом и не ничто перед ними, что вся эта бездна
таинственных чудес божиих вовсе не выше его мысли, не выше его сознания, не выше идеала красоты,
заключенного в душе его, а, стало быть, равна ему и роднит его с бесконечностью бытия... и что за всё
счастие чувствовать эту великую мысль, открывающую ему: кто он? - он обязан лишь своему лику
человеческому.
Стр.1