Н. А. Добролюбов
О нравственной стихии в поэзии на основании исторических данных
По поводу вопроса о современном направлении русской литературы. Сочинение Ореста Миллера на
степень магистра русской словесности. СПб., 1858
Н. А. Добролюбов. Собрание сочинений в трех томах
Том первый. Статьи, рецензии и заметки (1853-1858)
Составление и вступительная статья Ю. Г. Буртина
Примечания Е.Ю. Буртиной
М., "Художественная литература", 1986
OCR Бычков М. Н.
Книжонка не стоит серьезного разбора, и мы хотели было промолчать о ней, как молчали мы о
"Правде о мужчине и женщине", "Печатной правде", "Минутах уединенных размышлений", "Сонниках",
"Оракулах" и тому подобных бестолковых изделиях писального мастерства1. Разборы подобных книг
составляют подвиг, и подвиг весьма неблагодарный. Нужно их уничтожить, а для этого надо следить за
ними из строки в строку, потому что каждая строка в них заключает в себе непременно -- или ложь, или
чепуху. Недавно в "Русском вестнике" совершил такой подвиг над "Печатной правдой" г. Жемчужников2.
Разбор его превосходен, но зато он вышел гораздо обширнее самой книжонки, для которой написан. К
счастию еще, книжонка была невелика, и предмет ее в высшей степепи интересен и важен теперь для всей
русской публики. Но что прикажете делать с длинной диссертацией, на 300 страницах убористого шрифта
толкующей о нравственной стихии в поэзии? Неужели целую книжку "Современника" посвятить
серьезному ее разбору,-- неужели опять пускаться в рассуждения об элементарных понятиях, о которых
"уж столько раз твердили миру", но которых все-таки не мог понять автор диссертации? И для кого все
это? Ведь, наверное, те, которые не с первой страницы бросят книжонку эту, как бездарную пошлость,-наверное,
те не станут читать журнальных критик, а если как-нибудь и прочтут, то уж ни за что не
убедятся. Так, читатели, восхищающиеся "Битвою русских с кабардинцами" и "Гуаком, или
Непреоборимою верностью"3, не убедятся в их пошлости никаким громоносным разбором; так публика
известного разряда не убедилась в нелепости "Чиновника" даже после разбора г. Павлова4, и "Чиновник"
до сих пор даже -- модная пьеса для благородных спектаклей. Для изделий, подобных "Нравственной
стихии", "Чиновнику" и "Гуаку", существуют особые классы читателей, не имеющие ничего общего с
кругом людей, читающих журналы. Поэтому разбирать в журнале "Правду о мужчине и женщине" и
"Нравственную стихию" мы считали совершенно бесплодным и излишним трудом.
Но изделие г. Ореста Миллера представляет одну сторону, заставляющую обратить на него
некоторое внимание. На заглавном листе книги стоят слова: "На степень магистра русской словесности";
следовательно, это не есть просто книжная спекуляция, рассчитанная только на карманы покупщиков.
Претензии г. Ореста Миллера идут дальше. Он хочет вступить в привилегированно-ученое сословие и, как
видно, имеет намерение не шутя пропагандировать свои понятия о поэзии и нравственности. Нет ничего
мудреного, что он будет когда-нибудь ex officio {По обязанности (лат.). -- Ред.} поучать российское
юношество в гимназии или (чего на свете не бывает!) даже где-нибудь и выше. Это обстоятельство и
заставляет нас отметить книгу г. Ореста Миллера в нашей библиографии,-- не затем, чтобы наставить
автора (он уже не станет слушать наставлений, хотя и сильно в них нуждается, судя по его книге),-- но для
того, чтобы предостеречь юношей, пред которыми произведение г. Ореста Миллера может явиться под
прикрытием наставнического авторитета. Таких юношей немало существует до сих пор в наших учебных
заведениях благодаря милой методе воспитания, доселе еще не выведшейся во многих местах. Конечные
цели и результаты этой методы высказываются очень сильно и ясно, между прочим, и в творении "О
нравственной стихии в поэзии". Метода эта имеет своим идеалом благонравного мальчика, который со
временем должен сделаться скромным, воздержным во всем юношею, а потом мудрым мужем, верным
слугою отечества. Благонравие мальчика состоит, разумеется, исключительно в том, чтоб слушаться
старших и за то попадать на золотую доску; скромность -- в уменье обладать собою, то есть укрощать все
внутренние порывы, которыми можно заслужить название человека беспокойного; мудрость -- в том,
чтобы соблюдать во всем златую средину, а служба,-- служба состоит исключительно в том, чтобы быть
слугою. Кто сумел сделаться слугою до того, чтобы забыть о своей собственной самостоятельности, не
Стр.1