Георгий Чулков. Омут
---------------------------------------------------------------------------Источник:
"Новелла Серебряного века". Изд-во: Москва, "Терра", 1994.
OCR и вычитка: Александр Белоусенко (belousenko@yahoo.com), 8 ноября 2003.
Оригинал здесь: Библиотека Александра Белоусенко
Дополнительная правка: В. Есаулов, июль 2004 г.
---------------------------------------------------------------------------I
Александра
Хомутова судили военным судом и приговорили к смертной
казни. Мать Хомутова, седенькая и худенькая старушка, в черной кружевной
наколочке,
валялась у сына в ногах, уговаривая подать прошение о
помиловании. Но Хомутов был упрямый, как его отец, который, узнав, что сын
в партии, отрекся от него и не ходил к нему на свидание и даже на последнее
свидание не пришел после приговора. И Александр не послушался матери.
Свидание с матерью было во вторник, а повесить Хомутова должны были в
ночь с четверга на пятницу. Партия готовила побег, но денег в комитете не
было: надо было съездить в Киев и там достать; одному надзирателю нужно
было дать пятьсот, предстояли и другие расходы...
В Киев послали младшего Хомутова, - Алешу, только что кончившего
гимназию. Дома он не сказал, зачем едет в Киев, но его и не спрашивали:
должно быть, догадались зачем. Все сложилось удачно, и вечером в среду,
получив семьсот рублей, Алеша выехал из Киева.
От волнений и ожиданий Алеша устал и теперь еще чувствовал мучительную
тревогу: он любил брата и, когда он представлял себе возможную казнь, в
горле у него начинались спазмы и он задыхался от ужаса и бессильной
ненависти.
Но в то же время странная и неожиданная веселость загоралась у него на
мгновение в сердце, как это бывает нередко в отчаянной и опасной борьбе.
Алеше было тогда восемнадцать лет. Он переживал те сладостные и
тревожные дни, когда юношей вдруг овладевает неопределенное и, однако,
острое предчувствие любви и страсти. Сначала подготовка к экзаменам, потом
поручения, которые он охотно исполнял, когда партия возлагала их на него,
отвлекая Алешу от этих томительных предчувствий, но всякая встреча с
женщиною или даже мысль о такой встрече влияли на него, как колдовство.
И весь он был в каком-то весеннем возбуждении. Это возбуждение
чувствовалось и во влажном блеске его больших темных глаз, и в беспокойной
улыбке красных губ, и в стыдливом румянце, который время от времени
окрашивал его юное, но уже утомленное лицо.
В купе второго класса, вместе с Алешей, оказалось еще двое: хромой
офицер, побывавший в японском плену, и землемер, человек в очках, с
желтоватою бородкою клином.
На станции Гребенка в купе вошла еще одна особа; это была стройная
худенькая женщина, закутанная в черный шарф, так что лица нельзя было
рассмотреть. В руке у нее был небольшой сак. Она тотчас же прикорнула в
углу, и казалось, что она спит.
- Да, - сказал землемер, - велика наша Россия-матушка. Трудно ее,
знаете ли, раскачать, но все же, приглядываясь к мужику, а без мужика
Россия ничего не значит, приходишь, знаете ли, к заключению, что перемена в
нем есть, не такой теперь мужик, как, - скажем, - лет десять назад.
- Что же, мужик лучше стал? - спросил Алеша, которому трудно было
говорить: он думал о брате и о том, как хорошо, что есть деньги и можно
спасти брата, что на это есть надежда по крайней мере.
- Не знаю, лучше мужик стал или хуже, - продолжал землемер. - Но ясное
дело, стал он беспокойнее. Не спит.
- Это япошка дурману напустил, - проговорил неожиданно офицер, который
лежал наверху, свесив голову вниз и слушая разговор.
- Как япошка? - спросил землемер, недоумевая.
- Солдатики, которые домой вернулись, у них в голове неладно.
"Как этот офицер нескладно говорит", - подумал Алеша и, заглянув на
собеседника снизу, сказал:
- Вы непонятно выражаетесь. Почему у солдат в голове неладно?
- И у меня тоже в голове неладно. Невозможно вынести такие дела.
Стр.1