ГОРИНА «ТОТ САМЫЙ МЮНХГАУЗЕН» Комическое в сценарии Горина рассматривается как мирообразующее начало, как способ завершения художественности и как свойство стиля писателя. <...> Описываются жанровые параметры «комической фантазии» и роль форм народно-смеховой культуры в их структурировании. <...> Он подмигнул своему музыкальному трио, раздались звуки его вечной темы» [Горин, с. <...> Марк Розовский писал, что Горин взывал «к свободе и юмору как спасительной позиции» и юмор интересовал его не как самоцель или средство игры, а именно «как позиция, с которой можно было рассматривать человека, мир, историю» [Розовский, с. <...> Рассадин) его юмора от юмористики вообще, подчеркивая, что «у писателя Горина есть лицо, что, как известно, в литературе не непреложность, а достоинство, притом не столь уж и частое
Горин не вылавливает смешное, как хищный профессионал, оно словно само идет ему в руки, само открывается, привлеченное доброжелательным и любопытным вниманием к миру и к людям. <...> Горин называл свои произведения то шутовской комедией, то комической фантазией, то трагикомедией, неизменно выдерживая выбранные им жанровые параметры комического и его интонацию. <...> Выбирая центральною фигуру, вокруг которой Горин выстраивает комическую реальность и формирует важный для него круг проблем, он обращается к культурному и познавательному опыту читателя, выбирая из кладовой памяти героев, за которыми тянется шлейф известности «тот самый»: Мюнхгаузен, Свифт с Гулливером и лилипутами, авантюрист Калиостро. <...> Мюнхгаузен чудак, враль, сочинитель небылиц особенный, странный, не как все, «сумасшедший барон». <...> В изображении его Горин широко использует возможности народно-смеховой культуры. <...> Да, пожалуй
Герцог понял свою ошибку и горько усмехнулся. <...> Своеобразное затейливое оборотничество карнавальной пары герцог швея дает толчок поистине балаганной комике, а с ней и полное освобождение от какой-либо серьезности. <...> На всем, что говорит <...>