К. Бальмонт
Поэзия Оскара Уайльда
Бальмонт К. Избранное: Стихотворения. Переводы. Статьи. / Сост., вступ. ст. и коммент. Д. Г.
Макогоненко
М., "Правда", 1990
OCR Бычков М. Н.
I have made my choke, have lived my poems...
Oscar Wilde. Poems1
1 Я сделал свой выбор, в моих стихах прошла моя жизнь... Оскар Уайльд (англ.).
Лет семь тому назад, когда я в первый раз был в Париже в обычный час прогулок, я шел однажды
по направлению к церкви Мадлен, по одному из Больших бульваров. День был ясный, и полное ярких и
неясных красок закатное небо было особенно красиво. На бульварах был обычный поток фигур и лиц,
теченье настроений и нервного разнообразия, мгновенные встречи глаз с глазами, смех, красота, печаль,
уродство, упоение минутностями, очарование живущей улицы, которое вполне молено понять только в
Париже.
Я прошел уже значительное расстояние и много лиц взял на мгновенье в свои зрачки, я уже
насытился этим воздушным пиршеством, как вдруг, еще издали, меня поразило одно лицо, одна фигура.
Кто-то весь замкнутый в себе, похожий как бы на изваяние, которому дали власть сойти с пьедестала и
двигаться, с большими глазами, с крупными выразительными чертами лица, усталой походкой шел один -
- казалось, никого не замечая. Он смотрел несколько выше идущих людей,-- не на небо, нет,-- но вдаль,
прямо перед собой, и несколько выше людей. Так мог бы смотреть осужденный, который спокойно идет в
неизвестное. Так мог бы смотреть, холодно и отрешенно, человек, которому больше нечего ждать от
жизни, но который в себе несет свой мир, полный красоты, глубины и страданья без слов.
Какое странное лицо, подумал я тогда. Какое оно английское по своей способности на тайну.
Это был Оскар Уайльд. Я узнал об этом случайно. В те дни я на время забыл это впечатление, как
много других, но теперь я так ясно вижу опять закатное небо, оживленную улицу и одинокого человека -развенчанного
гения, увенчанного внутренней славой,-- любимца судьбы, пережившего каторгу,-писателя,
который больше не хочет писать,-- богача, у которого целый рудник слов, но который больше
не говорит ни слова.
Мне вспоминается еще одна маленькая картина из прошлого.
Я был в Оксфорде и сидел в гостиной у одного из знаменитых английских ученых. Кругом было
избранное общество, аристократия крови и образованности, красивые женщины и ученые мужчины. Я
говорил о чем-то с одним из джентльменов, поглотившим, конечно, не одну сотню томов, и спросил его:
"Вам нравятся произведения Оскара Уайльда?" Мой собеседник помедлил немного и вежливо спросил
меня: "Вам удобно здесь в Оксфорде?" Я был в первый раз в Англии и не знал еще многого об англичанах
из того, что я знаю теперь. Сдержав свое наивное изумление, я ответил: "Благодарю, мне очень нравится
Оксфорд. Но вы, вероятно, не поняли меня. Я говорю: я очень люблю некоторые вещи Оскара Уайльда.
Вам нравятся его произведения?" Корректный джентльмен вскинул на секунду свой взор к потолку, чутьчуть
передвинулся в своем кресле и сказал немного холоднее: "У нас в Англии очень много писателей".
При всей наивности я понял, что, если бы я в третий раз повторил свой вопрос, мой собеседник
притворился бы глухим или встал бы и перешел бы в другой конец комнаты.
Мне холодно и страшно от этой английской черты, но я нимало не осуждаю этого
добродетельного профессора. Он шел своей дорогой, как Уайльд своей. Чего ж какой-то иностранец
пристает к нему с разговорами о писателе, окруженном атмосферой скандала, столь оскорбительной для
хорошо себя ведущих джентльменов! Британское лицемерие не всегда есть лицемерие, иногда это лишь
известная форма деликатности. Притом же он добросовестно прочел сочинения Оскара Уайльда, и они
ему не так уж нравятся. Он все же прочел их, как культурный человек, и не похож на тех, которые
отрицают писателя, не читавши его произведений. Английский джентльмен был беспощаден, но, боюсь,
Стр.1