Современные гуманитарные исследования, № 5, 2011
Исторические науки и археология
Отечественная история
Васькин А.А.,1 член Союза писателей
Москвы
ПО ПУШКИНСКОЙ МОСКВЕ.
«В МОСКОВСКОМ САДУ ГРАФА БУТУРЛИНА»
(ГОСПИТАЛЬНЫЙ ПЕРЕУЛОК, ДОМ 4а/2)
«Ему было десять лет. Александр знал теперь
Москву. Знал и переулки, где дома были подслеповаты,
как старички, сидевшие тут же, на скамеечках,
и нарядный Кузнецкий мост, и широкую Тверскую –
дома там были большие, просторные, почти все
в два этажа. Дрожки и кареты стояли у подъездов;
мужики бойко торговали пирогами. Во французской
лавке на Кузнецком мосту блистали яркие шелка.
Детей начали воспитывать по-новому. Сергей
Львович, побывав у Бутурлиных, Сушковых и еще у
кой-кого, однажды вдруг обнаружил, что благородных
детей учат танцам».
Юрий Тынянов. «Пушкин»
Усадьба Бутурлиных (XVIII в.). Здесь в 1809–1810 гг. Пушкин часто бывал у Бутурлиных
– дальних родственников его матери. В усадьбе жили граф Дмитрий Петрович Бутурлин
(1763–1829) – библиофил, сенатор и его жена Анна Артемьевна, урожденная Воронцова
(1777–1854). Она приходилась троюродной сестрой матери Пушкина Надежде Осиповне.
Отец Бутурлиной, Артемий Иванович Воронцов стал крестным отцом Александра Пушкина.
Дети Бутурлиных, сыновья Михаил и Петр, дочери Елена, Елизавета, Мария и Софья приходились
четвероюродными братьями и сестрами Пушкину.
Сохранилось свидетельство поэта и литературоведа М.Н. Макарова, видевшего маленького
Александра Пушкина у Бутурлиных: «Когда это было, в 1810, 1811 и в какую именно
пору, право, этого хорошенько и точно я теперь сказать не могу. Тридцать лет назад – порядочная
работа для памяти человеческой.
Однако ж я очень помню, что в этот год, да, именно в этот, когда я узнал Александра
Сергеевича Пушкина, я, начиная с октября или с ноября месяца, непременно, как по должности,
каждосубботно являлся к графу Дмитрию Петровичу Бутурлину.
Молодой Пушкин, как в эти дни мне казалось, был скромный ребенок; он очень понимал
себя; но никогда не вмешивался в дела больших и почти вечно сиживал как-то в уголочке, а
иногда стаивал, прижавшись к тому стулу, на котором угораздивался какой-нибудь добрый
оратор, басенный эпиграммист, а еще чаще подле какого же нибудь графчика чувств; этот
тоже читывал и проповедовал свое; и если там или сям, то есть у того или другого, вырыва1
Васькин Александр Анатольевич – историк Москвы, писатель, журналист, лауреат Горьковской литературной
премии 2008 г. в номинации «По Руси» (краеведение). Автор книг «Спасти Пушкинскую
площадь», «Я не люблю московской жизни», или Что осталось от пушкинской Москвы», «От Волхонки
до Знаменки», «От снесенного Военторга до сгоревшего Манежа», «Монастыри Москвы»,
«Московский университет на Моховой» и других, а также более ста публикаций, исследований, очерков
на тему исторического прошлого российской столицы. Эта статья является продолжением серии
публикаций о пушкинской Москве.
9
Стр.1
Современные гуманитарные исследования, № 5, 2011
лось что-нибудь превыспренне-пиитическое, забавное для отрока, будущего поэта, он не
воздерживался от улыбки. Видно, что и тут уж он очень хорошо знал цену поэзии.
Однажды точно, при подобном же случае, когда один поэт-моряк провозглашал торжественно
свои стихи и где как-то пришлось:
И этот кортик,
и этот чертик! –
Александр Сергеевич так громко захохотал, что Надежда Осиповна, мать поэта Пушкина,
подала ему знак– и Александр Сергеевич нас оставил. Я спросил одного из моих приятелей,
душою преданного настоящему чтецу: «Что случилось?» – «Да вот шалун, повеса!» –
отвечал мне очень серьезно добряк-товарищ. Я улыбнулся этому замечанию, а живший у Бутурлиных
ученый-француз Жиле дружески пожал Пушкину руку и, оборотясь ко мне, сказал:
«Чудное дитя! как он рано все начал понимать! Дай Бог, чтобы этот ребенок жил и жил; вы
увидите, что из него будет». Жиле хорошо разгадал будущее Пушкина; но его «дай Бог» не
дало большой жизни Александру Сергеевичу.
В теплый майский вечер мы сидели в московском саду графа Бутурлина; молодой Пушкин
тут же резвился, как дитя, с детьми. Известный граф П... упомянул о даре стихотворства
в Александре Сергеевиче. Графиня Анна Артемьевна (Бутурлина), необыкновенная женщина
в светском обращении и приветливости, чтобы как-нибудь не огорчить молодого поэта, может
быть, нескромным словом о его пиитическом даре, обращалась с похвалою только к его
полезным занятиям, но никак не хотела, чтоб он показывал нам свои стихи; зато множество
живших у графини молодых девушек, иностранок и русских, почти тут же окружили Пушкина
со своими альбомами и просили, чтоб он написал для них хоть что-нибудь. Певец-дитя
смешался. Некто N.N. желая поправить это замешательство, прочел детский катрен поэта,
и прочел по-своему, как заметили тогда, по образцу высокой речи. Александр Сергеевич успел
только сказать: «Ah! mon Dieu», – и выбежал.
Я нашел его в огромной библиотеке графа Дмитрия Петровича; он разглядывал затылки
сафьяновых фолиантов и был очень недоволен собою. Я подошел к нему и что-то сказал
о книгах. Он отвечал мне: «Поверите ли, этот г. NN так меня озадачил, что я не понимаю даже
и книжных затылков».
Вошел граф Дмитрий Петрович с детьми, чтоб показать им картинки какого-то фолианта.
Пушкин присоединился к ним, но очень скоро ушел домой.
В детских летах, сколько я помню Пушкина, он был не из рослых детей и все с теми же
африканскими чертами физиономии, с какими был и взрослым, но волосы в малолетстве его
были так кудрявы и так изящно завиты африканскою природою, что однажды мне
И.И. Дмитриев сказал: «Посмотрите, ведь это настоящий арабчик». Дитя рассмеялось и, оборотясь
к нам, проговорило очень скоро и смело: «По крайней мере, отличусь тем и не буду
рябчик». Рябчик и арабчик оставались у нас в целый вечер на зубах».
Последний эпизод из записок Макарова о его знакомстве с Пушкиным относится скорее
всего к 1809 г., т. к. в этом году И.И. Дмитриев уже переехал в Петербург. Пушкин в своем
каламбуре «арабчик–рябчик» уколол маститого поэта в отместку за его реплику – у Дмитриева
было рябое лицо.
Витиеватая арапская внешность Пушкина уже тогда отличала его от кучи сверстников,
порождая разного рода толки. Вдохновляла она и поклонников поэта: «В каждом негре
я люблю Пушкина и узнаю Пушкина»,– писала Марина Цветаева в 1937 г. в очерке «Мой
Пушкин».
Некогда территория усадьбы была куда более обширной, нежели сейчас. На плане 1759 г.
главный дом – одноэтажный, с мезонином, который в 1805 г. был надстроен вторым деревянным
этажом. Перед домом находился парадный двор с каменными флигелями по бокам.
10
Стр.2
Современные гуманитарные исследования, № 5, 2011
Вход в усадьбу был обозначен воротами посреди чугунной ограды. На воротах, естественно,
львы.
Со второй трети XVIII в. усадьбой владела семья Корфов: Иоганн Корф, камергер двора
императрицы Анны Иоанновны, затем с 1759 г. – его сын генерал-поручик Н.Корф. Последующие
хозяева усадьбы менялись как перчатки – статский советник Ф.Г. Швет, адмирал
И.Л.Талызин (с 1767 г.), с 1780 г. – камер-юнкер князь И.П.Тюфякин. И,наконец, в 1789
г. усадьба перешла к графу Д.П.Бутурлину, прикупившему в 1794 г. соседний участок у
камер-советника прусского короля Генриха Никласа.
Родословная у графа Бутурлина была наизнатнейшая. Графское достоинство в 1760 г.
получил еще его дед – бывший денщик Петра I, генерал-фельдмаршал Александр Борисович
Бутурлин. Детство и молодость Бутурлина пришлись на екатерининскую эпоху.
В 1765 г. отец Дмитрия Петровича был назначен посланником в Испанию; вскоре после
смерти матери его отдали на воспитание к дяде, графу А.Р. Воронцову, впоследствии государственному
канцлеру. Была у Бутурлина и крестная мать – императрица Екатерина Великая,
одарившая крестника при рождении чином сержанта гвардии. При выходе из кадетского
корпуса Бутурлина определили адъютантом к князю Г.А.Потемкину-Таврическому. Затем
он служил по Министерству иностранных дел.
Крестная, следившая за карьерой Бутурлина, могла бы немало поспособствовать его
дальнейшему продвижению, если бы не вредный ветер перемен из Франции, навеявший молодому
графу всякого рода либеральные идеи. «Увлекшись в молодости либеральными теориями,
вызвавшими Французскую революцию, отец умолял императрицу отпустить его
в Париж, в чем она ему отказала и за что он, рассердившись, оставил службу и переехал на
жительство в Москву», – писал сын Д.П. Бутурлина, Михаил.
В 1810 г., как раз в то время, когда Пушкин удивлял Бутурлиных своими первыми стихами,
внуком Екатерины II Александром I именным высочайшим указом по придворной
конторе было «повелено поручить в смотрение имеющееся в Эрмитаже собрание картин»
графу Бутурлину. Выбор Бутурлина на пост директора Эрмитажа оказался не случаен. Современникам
граф был известен «глубокой и разносторонней ученостью, иностранцев удивлял
своим энциклопедическим всеведением». Бутурлин вслед за Горьким мог бы повторить,
что всеведению этому он обязан книгам. Книгам, которые он собирал долгие годы.
Библиотека, в которой мемуарист Макаров застал маленького Пушкина, была главным
делом жизни Дмитрия Бутурлина. Граф, обладавший хорошим вкусом и огромным состоянием,
составил в своем московском доме уникальное книжное собрание, равного которому не
было еще в нашем отечестве. Сорок тысяч томов– все, что издавалось в России и Европе.
С большим изыском покупал он для себя и самые редкие издания.
В его доме находились, например, книги, отпечатанные первыми европейскими типографиями
с 1470 г. до конца XVI в. Были в собрании и рукописные памятники, например, личная
переписка короля Генриха IV. Часть библиотеки Бутурлин отправил в свое калужское
имение, и потому эти издания сохранились. Но гораздо больше книг осталось в его московской
усадьбе, сгоревшей в 1812 г. вместе со всем содержимым. Обратились в пепел и книги
в сафьяновых переплетах, когда-то заворожившие «Сашку» Пушкина.
Неудивительно, что именно такого человека император и назначил директором Эрмитажа.
Только вот большую часть времени Бутурлин проводил в Москве, а не в Петербурге.
И потому следов от его руководства осталось в истории музея мало. Его больше занимало
создание своего собственного, домашнего Эрмитажа, по ценности отдельных экспонатов во
много раз превосходившего императорский.
В 1817 г., сославшись на нездоровье, Бутурлин оставил должность директора Императорского
Эрмитажа и выехал во Флоренцию, где занялся любимым делом– опять приступил
к собиранию личной библиотеки. На этот раз он собрал тридцать три тысячи книг.
11
Стр.3