Антоний Погорельский. Магнетизер
(отрывок из нового романа, соч. Антония Погорельского)
ГЛАВА 1
Пермской губернии, в городе Екатеринбурге, в одном доме - которого
местоположение по известным мне причинам я означить не
намерен, - ввечеру часу в восьмом, на большом четвероугольном столе,
покрытом ярославскою алою с белыми узорами скатертью, дымился огромный
самовар из красной меди. На самоваре стоял большой серебряный чайник
старинной чеканной работы, с выгнутым круглым носиком. Подле самовара, на
большом овальном жестяном подносе, на котором довольно искусно изображено
было красками изгнание из рая Адама и Евы, установлено было несколько чашек
белого фарфора, с нарисованными на них тюльпанами, незабудками и розами.
Тут же, подле фарфорового молочника
с густыми желтыми сливками, лежало
ситечко из плоской серебряной проволоки. Немного подальше блестящий
хрустальный графин, с лучшим ямайским ромом, стоял подле
серебряного стакана, в котором вправлены были русские медали, выбитые
в память различных знаменитых происшествий. Большая серебряная корзина
резной работы наполнена была сухарями. Все сии предметы освещены были двумя
сальными свечами в серебряных шандалах, а самый стол, на котором все это
было расставлено, стоял перед диваном красного дерева, обтянутым черным
сафьяном, в иных местах немного
потертым, и обитым гвоздичками с круглыми медными головками.
На диване против самовара сидела женщина средних лет, довольно
дородная. Брови у нее были черною дугою, глаза большие голубые, обыкновенно
потупленные в землю, что придавало ей вид скромности. Голова ее была
повязана голубым шелковым платком с
бахромчатою каймою, уши украшены
длинными серьгами из мелкого жемчуга. На плеча накинут был черный атласный
салоп с воротником,
обшитым широкими кружевами. Подле нее, против
серебряного стакана, сидел мужчина лет пятидесяти, в кафтане из тонкого
синего сукна: на груди его, из-под широко расчесанной темно-русой бороды,
светлелась золотая медаль на алой ленте; красный носовой палаток с синими
полосками и тульская серебряная табакерка с чернью лежали подле него на
диване. В руках держал он тоненькую книжку в цветной обертке и, казалось,
читал с большим вниманием.
Против них на стуле сидела молодая прекрасная девушка лет
девятнадцати. Она одета была просто - впрочем, по новейшей моде; но в ушах
ее блистали бриллианты высокой цены, лилейная шея украшалась несколькими
рядами крупного, ровного жемчугу, а длинные каштановые волосы сдерживаемы
были на голове гребнем, драгоценными каменьями украшенным. Все приемы и
вообще наружность ее показывали тонкую образованность, приобретаемую в
обществах Петербурга и Москвы. Увидев ее в настоящем положении, иной
подумал бы, что она в глухой Сибирский край и в этот дом перенесена из
столицы какою-нибудь волшебною силою. Она погружена была в задумчивость и
не замечала нежных взглядов, бросаемых на нее от времени до времени
дородною женщиною, которая, казалось, любовалась ее красотою. Внимательный
наблюдатель тотчас узнал бы в этих двух особах мать и дочь.
- Полно тебе читать, Анисим Аникеевич, - сказала дородная женщина. -
Уж мне, право, эти петербургские журналы!.. Как придет почта, так дня два к
нему и приступу нет. Смотри, уж самовар скоро выкипит; чай настоялся, как
пиво доброе, а ты и не принимался еще пить!
- Тотчас, Гавриловна! - вымолвил Анисим Аникеевич, не сводя глаз с
книжки и подавая ей серебряный стакан. - Пашенька, - продолжал он, -
сочкни-ка со свечки.
Молодая девушка поспешила исполнить его приказание. "Верно что-нибудь
интересное, батюшка!" - сказала она.
- Да такое интересное, - отвечал с жаром Анисим Аникеевич, положив на
диван раскрытую книгу, а на нее серебряную табакерку с чернью, - такое
интересное, что я отроду не слыхивал, да и во сне мне не грезилось!
- Ах, мои матушки! - вскричала Степанида Гавриловна, - уж не опять ли
было наводнение в Питере?
- Не наводнение, матушка, а наваждение, если это, прости господи, не
Стр.1