Н. К.Михайловский
Г. И. УСПЕНСКИЙ КАК ПИСАТЕЛЬ И ЧЕЛОВЕК
Источник: ЛИТЕРАТУРНАЯ КРИТИКА: СТАТЬИ О РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ XIX - НАЧАЛА
XX ВЕКА. - Художественная литература,М., 1989.
OCR: Primus, июль 2007.
I
Глеб Успенский -- один из любимейших русских писателей. Кроме огромного и вполне
оригинального таланта, который общепризнан, он мил и дорог своему читателю еще чем-то другим, что
труднее уловить и указать, чем талант.
Успенский появился на так называемом литературном поприще в шестидесятых годах вместе с
некоторыми другими талантливыми молодыми писателями 1. Явились они как-то вдруг, целым гнездом, и
сначала не легко было строго определить индивидуальные особенности каждого из них. Их до известной
степени объединяли и содержание их писаний и манера изложения.
Интересовались они больше такими слоями общества, которые мало или вовсе не привлекали к
себе творческого внимания беллетристов предыдущего поколения: мужик, рабочий, дьячок, мещанин,
мелкий чиновник -- вот кто их почти исключительно занимал. Какой-нибудь угодливости этому мелкому
люду, какого-нибудь желания прикрасить его и поставить выше излюбленных персонажей предыдущего
периода беллетристики не было. Напротив, в такую намеренную идеализацию часто впадали старые
беллетристы в тех редких случаях, когда брали свои сюжеты из среды мелкого серого люда. Молодые же
беллетристы, о которых идет речь, нередко грешили противоположною крайностью. Вообще же они
желали писать просто правду, какою она им в данную минуту представлялась, не руководствуясь
никакими посторонними соображениями. Определенная тенденция всей группы состояла только в том,
чтобы привлечь внимание общества к таким сферам, которые дотоле едва смели показаться в литературе.
Это было как раз вовремя, ввиду результатов Крымской войны и последовавших за ней реформ,
долженствовавших коренным образом обновить весь наш общественный строй. Не мудрено, что
упомянутая группа беллетристов имела большой успех -- она вполне соответствовала житейскому
моменту, была костью от кости и плотью от плоти его. Не мудрено также, что общество прощало этой
литературе разные ее изъяны. А прощать было что! Во-первых, эта молодежь наносила оскорбление
действием всем традиционным, привычным формам беллетристики: недосказанные рассказы,
незавершенные сценки, начала без конца и концы без начала, беглые отметки, еле очерченные лица,
отсутствие "выдумки", как говорил Тургенев 2, то есть сколько-нибудь стройной фабулы, и т. д. Это было
большою дерзостью, о которой мы по теперешнему времени даже судить не можем, ибо тогдашнее
старшее поколение беллетристов, в лице Тургенева, Гончарова, Островского, давало высокие образцы
вполне правильного в архитектурном смысле и вполне законченного творчества. Но дерзость
литературной молодежи на этом не останавливалась. Уже то могло казаться дерзостью, что центр тяжести
литературных интересов передвигался из помещичьих усадеб с аллеями густолиственных кленов, где так
поэтически гуляли влюбленные пары при лунном свете; из гостиных, заваленных кипсеками 3 и альбомами,
где происходили такие изящные разговоры; из бальных зал, сверкающих обнаженными дамскими
плечами, брильянтами, мундирами,-- в одноглазые мещанские домишки, в кабаки, мужицкие избы,
постоялые дворы, комнаты "с небилью" 4. Но все это было еще, пожалуй, что называется, в духе времени,
ибо период реформ открывал, казалось, двери новой жизни, и натурально, что в них хлынул разный серый
мелкий люд, давая свою окраску и литературе. Но дерзость литературной молодежи не останавливалась и
перед оскорблениями самого этого духа времени. Только что освобожденный, только что признанный
созревшим для усвоения гражданских прав мужик вдруг являлся в каком-нибудь очерке Николая
Успенского или Слепцова совершенным дубиной, стоящим чуть не на уровне какого-нибудь папуаса.
Только что введенная судебная реформа вызывала у Гл. Успенского сцену в окружном суде (в
"Разоренье"), которая оканчивалась бессмысленным, хотя невольным издевательством представителей
правосудия над несчастной старухой. И все это прощалось, потому что подо всем этим был дух жизни и
правды. В воздухе носились радужные надежды и ликования, даже до приторности, и самая эта
Стр.1