П. И. Мельников-Печерский
"Гроза"
Драма в пяти действиях А. Н. Островского ("Библиотека для чтения". 1860 г. No 1)
Драма А. Н. Островского "Гроза" в русской критике
Сб. статей / Сост., авт. вступ. статьи и комментариев Сухих И. Н.-- Л.: Изд-во Ленингр. ун-та,
1990.-- 336 с.
OCR Бычков М. Н.
В NoNo 7-м и 9-м "Современника" за прошлый год помещен был замечательный во многих
отношениях разбор "сочинений А. Н. Островского", в котором остроумный рецензент, г. Н. --бов, среду,
представляемую нашим даровитым драматургом, весьма удачно назвал темным царством. Да,
действительно, быт купеческий, быт мещанский, вообще быт тех людей, которых один безобразный
суздальский дворянчик, с высоты величия и в справедливой гордости доблестными предками (которых,
как гласит история, во время оно суздальские князья подчас бивали батогами, а подчас и "шелепами
смиряли"1) грамматически окрестил названием "людей среднего рода" -- быт этих людей, где семейные и
общественные отношения до крайности ложны -- есть "темное царство". Это не то фантастическое темное
царство, в котором, по свидетельству народных сказок, царствует Кащей Бессмертный, а действительно
существующее, более или менее знакомое всем, присущее нам "темное царство", в котором самодурыродители,
самодуры-мужья, самодуры-хозяева порядки держат, как медведь в лесу дуги гнет: гнут не
парят, переломят -- не тужат. Они владычествуют забитою, обезличенною, безответною молодежью, на
основании свода патриархально-семейных законов, сложившихся на Руси под темным влиянием Сарая и
Византии2 и собранных вкупе еще в XVI столетии знаменитым благовещенским попом Сильвестром,3
игравшим некоторое время столь важную роль при дворе Ивана Грозного. Этот свод патриархального
самодурства известен под названием "Домостроя". {"Домострой" напечатан во Временнике
Императорского московского общества истории и древностей. 1849. Кн. I.4} Конечно, самодурствующие,
на точном его основании, все эти Большовы, Русаковы, Торцовы5 и другие герои темного царства,
представленные г. Островским, ни в рукописях (довольно редких), ни в печати не читали "Домостроя",
еще только за одиннадцать лет пред сим извлеченного из мрака архивного, но каждое правило
сильвестрова устава, каждое слово его, помимо "Домостроя" прямо от сарайско-византийского влияния
вошло в плоть и кровь самодуров XIV и XV столетий и с тех пор, как некое священное и
неприкосновенное предание, устно передается из поколения в поколение и благоговейно хранится в
наглухо закупоренных святилищах семейной жизни "среднего рода людей". Безответные личности, все
эти угнетаемые семейным деспотизмом Мити, Авдотьи Максимовны, Брусковы6 и пр. и пр. не только
страдают, но в страдании своем поучаются самодурству, проходят его школу для того, чтобы со
временем, когда сойдет в глубокие холодные могилы дурящее над ними поколение, когда настанет им
самим пора принять бразды самодурного правления и сделаться владыками темного царства, умели бы
самодурничать над другими, младшими поколениями, умели бы гнуть в дугу жен, детей, племянников,
приказчиков, как их самих прежде гнули их родители, старшие свойственники и хозяева. Все поколения,
которым суждено провести жизнь в области "темного царства", смолоду терпят, а под старость
страданиями других вымещают прежние собственные свои страдания. В "Свои люди -- сочтемся" г.
Островский представляет нам целые три поколения самодуров: Вольтова сменяет Подхалюзин, а в Тишке
уж подготавливается достойный преемник Подхалюзина. И переходит из рода в род, из века в век темное
наследие, доставшееся нам от Сарая и Византии, вот уж более шестисот лет переходит. И передаются из
поколения в поколение домостройные предания невежества, и благоденствует окрепшее на русской почве
самодурство, путем побоев и ругательств передающее грядущим поколениям неприкосновенные,
нерушимые уставы "Домостроя".
Но неужели это, хотя и вековое, но все-таки чуждое народу и не на всю же его массу
распространенное самодурство, с такою фотографическою верностью изображаемое г. Островским,-бессмертно,
неужели "темному царству" не будет конца? Ведь и у Кащея Бессмертного была же смерть.
"Стоит в поле дуб,-- сказывал он матери Ивана Царевича, заключенной им в свое фантастическое темное
Стр.1