Александр Иванович Куприн
Юнкера
Текст издания "А.И.Куприн Юнкера. Роман, повести, рассказы": Эксмо-Пресс; Москва; 2007
Оригинал здесь: Библиотека Альдебаран.
Часть I
Глава I
Отец Михаил
Самый конец августа; число, должно быть, тридцатое или тридцать первое. После трехмесячных
летних каникул кадеты, окончившие полный курс, съезжаются в последний раз в корпус, где учились,
проказили, порою сидели в карцере, ссорились и дружили целых семь лет подряд.
Срок и час явки в корпус - строго определенные. Да и как опоздать? "Мы уж теперь не какие-то
там полуштатские кадеты, почти мальчики, а юнкера славного Третьего Александровского училища, в
котором суровая дисциплина и отчетливость в службе стоят на первом плане. Недаром через месяц мы
будем присягать под знаменем!"
Александров остановил извозчика у Красных казарм, напротив здания четвертого кадетского
корпуса. Какой-то тайный инстинкт велел ему идти в свой второй корпус не прямой дорогой, а кружным
путем, по тем прежним дорогам, вдоль тех прежних мест, которые исхожены и избеганы много тысяч раз,
которые останутся запечатленными в памяти на много десятков лет, вплоть до самой смерти, и которые
теперь веяли на него неописуемой сладкой, горьковатой и нежной грустью.
Вот налево от входа в железные ворота - каменное двухэтажное здание, грязно-желтое и
облупленное, построенное пятьдесят лет назад в николаевском солдатском стиле.
Здесь жили в казенных квартирах корпусные воспитатели, а также отец Михаил Вознесенский,
законоучитель и настоятель церкви второго корпуса.
Отец Михаил! Сердце Александрова вдруг сжалось от светлой печали, от неловкого стыда, от
тихого раскаяния... Да. Вот как это было:
Строевая рота, как и всегда, ровно в три часа шла на обед в общую корпусную столовую,
спускаясь вниз по широкой каменной вьющейся лестнице. Так и осталось пока неизвестным, кто вдруг
громко свистнул в строю. Во всяком случае, на этот раз не он, не Александров. Но командир роты,
капитан Яблукинский, сделал грубую ошибку. Ему бы следовало крикнуть: "Кто свистел?" - и тотчас же
виновный отозвался бы: "Я, господин капитан!" Он же крикнул сверху злобно: "Опять Александров?
Идите в карцер, и - без обеда". Александров остановился и прижался к перилам, чтобы не мешать
движению роты. Когда же Яблукинский, спускавшийся вниз позади последнего ряда, поравнялся с ним, то
Александров сказал тихо, но твердо:
- Господин капитан, это не я.
Яблукинский закричал:
- Молчать! Не возражать! Не разговаривать в строю. В карцер немедленно. А если не виноват, то
был сто раз виноват и не попался. Вы позор роты (семиклассникам начальники говорили "вы") и всего
корпуса!
Обиженный, злой, несчастный поплелся Александров в карцер. Во рту у него стало горько. Этот
Яблукинский, по кадетскому прозвищу Шнапс, а чаще Пробка, всегда относился к нему с подчеркнутым
недоверием. Бог знает почему? потому ли, что ему просто было антипатично лицо Александрова, с резко
выраженными татарскими чертами, или потому, что мальчишка, обладая непоседливым характером и
пылкой изобретательностью, всегда был во главе разных предприятий, нарушающих тишину и порядок?
Словом, весь старший возраст знал, что Пробка к Александрову придирается...
Стр.1