Н. В. Кукольник
Авдотья Петровна Лихончиха
Старые годы. Русские исторические повести и рассказы первой половины XIX века./ Сост. и
подгот. текста А. Рогинского. --М.: Худож. лит., 1989.
(Классики и современники. Русская классич. лит-ра).
OCR Бычков М. Н.
I
-- А что, Волчок, воротился Тихон Никитич от государя? -- спросил князь Петр Иванович
Прозоровский у круглого карлика, который лежал на окне, как кот, и, прищурясь, грелся на солнышке.
-- Ох-ох-ох! Петруша! -- отвечал карлик.-- Такое безвременье! Ночи не спим; пишем да пишем;
государь сто раз на день спрашивает; а тут еще в монастыре так тесно! В одной келье и боярин, и я
думаем, и дьяки пишут, и допросы чиним, а обедать изволь в трапезу, а отец Сильвестр такой скупой:
вчера был пяток, и рыбы не дал, как будто мы монахи с Андрюшкой; я еще, чай, проживу, а уж дьяк
Андрюшка не выдержит. Уж когда Успение было! Отец Сильвестр и на осень не глядит, печек не топит;
видишь, у него на монастыре лето, а за оградой мороз.
-- Полно, Волчок, стерпится-слюбится; к Рождеству, даст Бог, в Москву переедем,-- сказал князь,
улыбаясь.
-- К Рождеству, Петруша? -- завопил карлик.-- Умру, ей-богу, умру,-- и заплакал.
Вошло несколько человек, и князь оставил карлика, который полежал, позевал, да с горя и
заснул.
-- А, генерал, давно ли из Москвы?
-- Счас с места,-- отвечал Гордон.
-- Были у государя?
-- Был.
-- Ну, что в Москве?
-- Очень смешно, князь.
-- Как смешно? То есть весело, хотели вы сказать?
-- Нет, нет! Никакая ошибка не есть! Очень смешно: царевна велит стрельцам на поход, а
стрельцы плакают, ломают руки, ходят в церкви; бояры делают один другому визит день и ночь и ни на
какое дело решиться не могут. Я получил указ и пошел кланяться к Василию Василичу Голицыну.
Старший человек в Москве и от государя еще абшид имеет! Он меня посылал кланяться к Софье
Алексеевне и к Ивану Алексеевичу. Я отвечал: имейте милость, князь, меня извинить, я не могу, в указе
не есть сказано. И я прямо от вас к солдатам, а потом в Троицкий монастырь. Адьё!
Вошел боярин Борис Алексеевич Голицын. За ним толпа разного рода сановников, стрелецкий
полковник Циклер и другие.
-- Что, не возвращался Тихон Никитич? -- спросил боярин.
-- Нет еще.
-- Плохо, плохо. Чем все это кончится? -- сказал боярин, ходя по узкой комнате, где едва давали
ему дорогу присутствовавшие, прижимаясь к стенкам.
-- Что, плохо, боярин? -- спросил князь.
-- Плохо, плохо. Миру не будет. Беда, как человек в осмьнадцать лет, а ум в сорок!
-- Да отчего ж беда?
-- Упрямится! Миру не бывать. Слушать ничего не хочет! Судит всех, да и только, всех судит по
отцову закону нещадно: и сестру-царевну, и князь Василья Васильича Голицына, и князь Алексея
Васильича Голицына, и Леонтья Романовича Нешдаева, всех, всех! Удивил! Просто удивил! Патриарха
хотел судить, да Иоаким покаялся и, что царевна говорила, все выдал. Плохо, плохо!
-- Да отчего же плохо?
-- Да оттого плохо, князь, что я за Василия больно боюсь.
-- Свой своему поневоле друг; оно так, Борис Алексеевич, да не бойся: князь Василий на честной
службе вырос, ума ему не занимать, грешного совета не подаст.
-- То-то и беда, что советовал царевне в Польшу бежать.
Стр.1