Владимир Галактионович Короленко
Ат-Даван*
Из сибирской жизни
------------------------------------------------------------------------------Книга:
В.Г.Короленко. "Сибирские рассказы и очерки"
Издательство "Художественная литература", Москва, 1980
OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 25 мая 2002 года
------------------------------------------------------------------------------______________
*
Ат-Даван - станция на Лене, около трехсот верст выше Якутска. (Примеч. В.Г.Короленко.)
I
- Н-ну! уж и дор-рога! - сказал мой спутник, Михайло Иванович Копыленков. - Самая эта
проклятая путина, хуже которой уж и быть невозможно... Правду ли я говорю ай нет?
К сожалению, Михайло Иванович говорил совершенную правду. Мы ехали вниз по Лене. По всей
ширине ее торчали в разных направлениях огромные льдины, по-местному "торосья", которые сердитая
быстрая река швыряла осенью друг на друга, в борьбе со страшным сибирским морозом. Но мороз
наконец победил. Река застыла, и только гигантские торосья, целый хаос огромных льдин,
нагроможденных в беспорядке друг на друга, задавленных внизу или кинутых непонятным образом
кверху, остался безмолвным свидетелем титанической борьбы, да кое-где еще зияли длинные, никогда не
замерзающие полыньи, в которых прорывались и кипели быстрые речные струи. Над ними тяжело
колыхались холодные клубы пара, точно в полыньях действительно был кипяток.
А с обеих сторон над этим причудливым ледяным хаосом стояли молчаливые огромные Ленские
горы. Жидкая листвень цеплялась по склонам, широко раскидывая корни, но камень не дает ей расти, и
склоны усеяны сплошь густою древесною падалью. Ближе вы видите трупы деревьев, запорошенных
снегом, с вырванными из почвы, судорожно скрюченными корнями. Дальше эти подробности исчезают, а
к вершине горы склон покрыт валежником, точно густою сеткой. Упавшие деревья кажутся
бесчисленными иглами, точно хвои в сосновом лесу, а между ними, еще живые, тянутся такие же прямые,
такие же тонкие и жалкие лиственницы, пытающие счастье над трупами предков. И только на ровной,
будто обрезанной, вершине лес сразу становится гуще и тянется длинною, темною, траурною каймой над
белым скатом берега.
И так на десятки, на сотни верст!.. Целую неделю уже наш возок ныряет жалкою точкою между
торосьями, колыхаясь, точно лодочка на бурном море... Целую неделю я гляжу на полосу бледного неба
меж высокими берегами, на белые склоны с траурной каймой, на "пади" (ущелья), таинственно
выползающие откуда-то из тунгусских пустынь на простор великой реки, на холодные туманы, которые
тянутся без конца, свиваются, развертываются, теснятся на сжатых скалами поворотах и бесшумно
втягиваются в пасти ущелий, будто какая-то призрачная армия, расходящаяся на зимние квартиры.
Тишина томит душу. И только по временам по реке ухнет вдруг тяжелым стоном треснувший лед,
зашипит, как пролетающее ядро, отдастся эхом, как пушечный выстрел, пронесется куда-то далеко назад,
в оставленные нами пустынные извилины Лены, и долго еще звенит отголосками и умирает, пугая
воображение причудливыми, внезапно воскресающими дальними стонами.
Мне было грустно. Мой спутник томился и нервничал. Возок наш то и дело кидало с боку на бок,
и уже не раз он опрокидывался совсем. При этом, к великой досаде Михайла Ивановича, случалось все
как-то так, что валились мы неизменно в его сторону. Это было естественно, но все же причиняло ему
большое неудовольствие. Однако случись иначе, мне грозила бы серьезная опасность, тем более что в
таких случаях он, с своей стороны, не делал ни малейших усилий. Только крякнет, бывало, и деловито
Стр.1