В. О. Ключевской
Ф. И. Буслаев как преподаватель и исследователь
В. О. Ключевской. Сочинения в восьми томах.
Том VIII. Исследования, рецензии, речи (1890-1905)
М., Издательство социально-экономической литературы, 1959
OCR Бычков М. Н.
Что сделал Буслаев для изучения русской истории? Задав себе этот вопрос, я прежде всего
вспомнил свои Студенческие годы. Я уверен, так поступит каждый ученик Буслаева, когда спросит себя,
что сделал он для его отрасли знания, для избранной им науки, если она входила в обширную область
научного ведения, в пределах которой трудился Буслаев.
И я думаю, что это -- недаром. Теперь в этой обширной области у нас трудится много работников
и большею частью благодаря Буслаеву. Складывается значительная литература предмета. - Первые,
элементарные сведения по этому предмету, сообщаемые профессором и даже гимназическим учителем,
суть только наиболее признанные в этой литературе положения науки. В этом случае профессор и учитель
-- только ученые посредники между литературой и аудиторией или классом.
Тридцать пять лет назад, когда я начал в Московском университете слушать Буслаева, положение
дела было совсем иное. Большая часть того, что он повторял в аудитории из печатного, была недавно
напечатана им же самим. Многое, что он сообщал своей аудитории, студент узнавал раньше читателя.
Буслаев был не посредник между своей аудиторией и литературой своего предмета, а первый поставщик
той и другой. Ученикам его часто приходилось первым усвоять его идеи, новые факты, приемы их
изучения и потом проводить их в преподавании, частной беседе, даже в литературе. Но всякий ученик
Буслаева по роду своих дальнейших занятий может с достаточной полнотой и глубиной оценить его как
ученого, взвесить его значение в той науке, которой посвящена была его ученая деятельность. Но в
личных воспоминаниях каждого о том, как он учился у Буслаева, могут найтись черты, впечатления и
замечания, которые пригодятся для изображения того, как усвоялись и распространялись ученые взгляды
Буслаева, как они отражались в преподавании и литературе, -- словом, может оказаться пригодный
материал хотя не для истории самой науки, то по крайней мере для истории русского просвещения.
С такими именно мыслями и обратился я к своим студенческим воспоминаниям, чтобы отдать
себе отчет в значении Буслаева для изучения русской истории. Я вступил в Московский университет и
стал слушать Буслаева в тот самый 1861 год, когда появились два тома его Исторических очерков русской
народной словесности и искусства; в этом издании были собраны и приведены в некоторую систему
исследования и характеристики, рассеянные в разных изданиях, с исправлениями и пополнениями. Не
только специалист, но и простой образованный читатель мог по 34 "главам", (точнее монографиям, этого
обширного издания в связанном подборе следить за развитием основной мысли и метода исследователя.
Но этим изданием далеко не завершилась ученая деятельность исследователя, а только очерчивался круг
явлений, избранных им для изучения, намечалась программа и выяснялись задачи дальнейших работ.
Когда я стал слушателем Буслаева, его ученая деятельность шла полным ходом. И после издания Очерков
аудитория продолжала для него стоять впереди публики. Многие исследования, появлявшиеся потом в
печати, составлялись из курсов, читанных им в университете. Будущая ученая биография Буслаева,
конечно, выяснит связь его профессорской и авторской деятельности, восстановив отношение его
печатных исследований к его университетским курсам: это отношение -- вообще очень любопытное дело
как для определения влияния университетского преподавания на нашу научную литературу, так и для
истории русского просвещения, и биография профессора, так долго преподававшего и так много
писавшего, как Буслаев, может пролить яркий свет на эту всеми живо чувствуемую и признаваемую, но
еще далеко не выясненную связь университета с литературой.
Впрочем, как бы много ни писал профессор по своей науке, он не может перелить в свои
сочинения всего своего преподавательского влияния. Воображаемая публика, от которой писатель
отделен типографией и книжной лавкой, никогда не заменит аудитории, живьем присутствующей прямо
перед глазами преподавателя н возбуждающей его своим немым, но выразительным вниманием. Потому
перу остаются недоступны многие средства действия, какими обладает живое слово. С кафедры идут
дидактические и методологические впечатления, которые уносятся слушателями и которых печатный
станок никогда не передает читателю. Но и эти неуловимые впечатления не пропадают бесследно в общем
движении науки...1 И прежде всего мы обязаны Буслаеву тем, что он растолковал нам значение языка как
исторического источника. Теперь это значение так понятно и общеизвестно; но тогда оно усвоялось с
Стр.1