Неужели это он был на горьком рубеже безнадежности? <...> Он будет искать до последнего дня, до последнего дыхания. <...> И, если ты даже не достиг цели или потерял ее из виду, годы странствий прекрасны, как неоконченная сказка. <...> Иван Сума — разрушитель мира Полынные горькие рубежи набегают на большак, где резво мчатся дни мои к последнему, самому горькому. <...> На темнозорьке подшумел меня, как голодного волка, самолет счастья — и не уйти мне от привады. <...> Слежу за воображаемым самолетом, развожу из валежника теплинку, потом поднимаю голову к небу. <...> В далекой вышине едет Воз по Птичьему Пути, а степь небесная так велика, серебрятся на ней звездные соцветия, травы, а позади идут Косцы — падают под косами цветы, ложится на землю звездный покос, холодит ее студеной росой. <...> Я о них думаю, стреляю всегда с величайшей неохотой, но все уверяют меня, что охотничью страсть можно привить — иначе какой я боец на свете? <...> Почему-то все друзья и враги мои непоколебимо уверены, что человек создан бойцом, охотником, рыболовом, и цель его жизни в том, чтобы, сызмальства изготовившись, охотиться за счастьем, как за дичью, торопливо и жадно засовывать его в свой ягдташ, ловить спиннингом или в умело расставленные сети чужие души, 50 ГРАН И Но 61 делать их своими пособниками, применяя при этом всевозможные коварства, оправданные в бою, а жизнь это и есть — бой. <...> Но уже во время подготовки, в голубые годы отрочества я тайно, с необычайной силой возненавидел заветы учителей и наставников. <...> Я испытывал ощущение, близкое к судурожному трепету, видя как раздуваются ноздри у моих маленьких сверстников, а глаза наливаются темным свинцом злобы. <...> Когда мне минуло тринадцать лет, я мечтал стать царем всей земли. <...> И так думал: первым законом моим будет — распустить солдат и генералов, сломать все винтовки, а малышей, которые вздумают драться, запирать в сырые погреба и держать их там на хлебе и воде. <...> Второй мой закон такой будет: на всех оружейных заводах строить <...>