Писал писака, читал читака Лауреат премии имени Льва Толстого, г. Берлин Д авайте хотя бы шутки ради отметим, что наименований книг стало много, а читать стало нечего. <...> Их стали списывать, как протухшую селедку и гнилые яблоки, килограммами, сдавать в макулатуру для переработки на упаковку той же селедки и тех же яблок, а сами библиотеки превратились в «кормушки» для вышедших в тираж любовниц и жен чиновников районного, как правило, масштаба, видевших американскую версию «Анны Карениной», а на советского еще издания книгу эту смотрящих, «как в афишу коза». <...> — Это надо же какую книжищу Толстой этот написал, — сказала при мне одна полногрудая московская библиотекарша лет сорока другой (того же возраста, но молодящейся, покрытой толстым слоем косметики с полуоголеной грудью на пару номеров меньше), показывая на издание «Худлита» 1947 года, невесть каким образом очутившееся среди современного пестрого и глянцевого кладбища дебильных мыслей современных детективщиц и авторов в стиле фэнтэзи. <...> — Так там не по-русски напечатано, — блеснула первая библиотекарша знаниями. <...> Общероссийский молодёжный журнал ЛИТЕРАТУРА 33 ПИСАЛ ПИСАКА, ЧИТАЛ ЧИТАКА — Как будто ты читала, — тут же парировала первая. <...> — «Анну Каренину» с ятями я не читала, но какую-то книгу пробовала. <...> Я слушал нелепый сей разговор — и чувствовал себя участником спектакля по пьесе Эжена Ионеско или Беккета. <...> Более абсурдного диалога вживе мне слышать в новой России еще не приходилось. <...> — И самки ничего себе, — кивнул я, чувствуя, что разговор этот, мне не нужный, начинает меня заводить и требует сброса адреналина на этих нахрапистых теток. <...> Вот такой немудренный разговор читателя с библиотекаршами произошел у меня в помещении одной из самых престжных когда-то библиотек Москвы, куда я зашел для того, чтобы выписаться из нее. <...> Ибо стал гражданином другой страны, жителем другого города, а потому в услугах этой точки проката знаний не нуждался. <...> Но после ТАКОГО <...>