Алексей Максимович Горький
ЗРИТЕЛИ
Июльский день начался очень
интересно
-
хоронили генерала.
Ослепительно сияя, гудели медные трубы военного оркестра, маленький ловкий
солдатик, скосив в сторону зрителей
кокетливые глаза, чудесно играл на
корнет-а-пистоне, и под синим безоблачным небом похоронный марш звучал,
точно гимн солнцу.
Гроб, покрытый венками, везли огромные вороные лошади, они били
копытами по булыжнику мостовой, почти в такт гулким вздохам большого
барабана. Медленно шагали солдаты, в белых рубахах, в ярко начищенных
сапогах, новенькие, точно вчера сделанные для этих похорон; над их темными
лицами сверкали лучи штыков. Раскаленная солнцем, горела позолоченная медь
пуговиц на мундирах офицерства, ордена на выпуклых грудях - точно цветы. За
стройною массой белых солдат густо текла пестрая толпа горожан, кисейное
облако пыли колебалось в воздухе, и всё было покрыто медным пением светлых
труб.
Обыватели Прядильной улицы высунулись в окна, выскочили за ворота,
повисли на заборах, жадно любуясь великолепным отъездом генерала в жизнь
бесконечную. Они наслаждались даровым зрелищем в том настроении, которое
всегда и невольно внушает наблюдающему за ними невеселую мысль о том, что
все события мира совершаются для удовольствия бездельников.
Всё шло прекрасно, стройно и
торжественно, вполне соответствуя
праздничному ликованию июльского дня, и хотя хоронили человека, но в
Прядильной улице смерть была слишком привычным явлением, она не возбуждала
ни грусти, ни страха, ни философических размышлений; бедные похороны не
являлись зрелищем увлекательным, а только углубляли скуку жизни, эти же,
генеральские, подняли на ноги всех людей, от подвалов до чердаков.
Всё шло прекрасно, но - вдруг откуда-то выскочил дико растрепанный
дурачок Игоша Смерть в Кармане, его растрепанная фигура испугала рыжую
монументальную лошадь жандарма, - лошадь метнулась в сторону, опрокинула
даму в лиловом платье и, наступив
железным копытом на ногу сироты
Ключарева, раздавила ему пальцы.
Суматоха развеселила зрителей, особенно смешно было видеть, как
лиловая дама, солидного купеческого сложения, шлепнулась в пыль, навзничь,
и, запутавшись в пышных юбках, повизгивая, безуспешно пытаясь встать,
дергала толстыми ногами. Она, видимо, сильно испугалась и ушиблась, ее
большое лицо побелело, глаза болезненно выкатились. Конечно, смех зрителей
был неуместен, жесток, но - уж так издревле ведется - смешон упавший
ближний людям, для которых весь мир - только зрелище.
Но смех умолк, когда увидали, что сирота Ключарев ползет к забору,
волоча за собою раздавленную ногу, а из нее в серенькую пыль улицы течет
ручей ярко-алой крови.
Кровь имеет свойство привлекать особенно напряженное внимание вечных
зрителей, они всегда смотрят на нее особенным, молчаливо-жадным взглядом -
это у них тоже древнее пристрастие.
И вот, позабыв об усопшем генерале, о купчихе, поверженной во прах
улицы, зрители живо сгрудились тесным кругом около сироты, прижавшегося к
забору, и, глядя, как он истекает кровью, как адова боль в раздавленных
костях искажает его маленькое, посиневшее лицо, они спрашивали его:
- Больно, Коська?
Морщась,
то подгибая, то вытягивая изуродованную ногу, мальчик
бормочет:
- Ух... Вот те - и раз! Вот и пошел на богомолье...
Он храбрился, перемогаясь, а зрители предвещали ему:
- Задаст тебе Гуськов...
- Ах ты, разиня чёртова! Чего тебе хозяин сделает за это, а?
И кто-то замечательно разумно сказал:
- Брось перед ним в пыль копейку, сразу увидит, лошадь - не видал,
прохвост!
Мальчик обиженно возразил:
- Я - видел, да я упал, она ведь меня в живот лягнула...
Его окружили мальчишки, внимательно разглядывая окровавленную ногу;
один из них - худенький, с голубыми глазами - кошачьим движением ноги
забрасывал пылью темные влажные пятна крови. Стараясь спрятать кровь, он
робко оглядывался, точно ожидал, что его побьют за это. Его товарищи
хвастливо вспоминали о своих ранах - о порезах, ссадинах, ушибах и других
молодецких увечьях, которые они получили в играх, драках и от внимания
Стр.1