В повести «Казаки» свинья выступает символом природной мудрости и поддерживает мифологический пласт произведения, одной из составляющих частей которого является миф о Дионисе. <...> Любопытно, что в поле самооценки персонажа свинья входит только в повести «Казаки»: злясь на то, что он упустил оленя, дядя Ерошка называет себя свиньей: «Тут стоял! <...> . Эта повесть является и первым произведением Толстого, в котором свинья основательно заявляет о себе как в женской своей ипостаси, так и в мужской: она, вместе с бесчисленными комарами и мошками, оленем, ястребами, галками и фазанами, вливается в апологию природного, животно-стихийного начала, связанного с поэтизацией естественной жизни гребенских казаков. <...> © Нагина К. А., 2016 Свинья выступает здесь как вожделенный охотничий трофей и как символ природной мудрости, в своем безусловном подчинении законам смерти/ возрождения превосходящей человеческую. <...> В «охотничий текст» «Казаков» свинью включает дядя Ерошка, в шутливом диалоге с казаками на Нижне-Протоцком посту сообщающий о своем намерении «замордовать» дичь к празднику. <...> В этом же диалоге свинья – добыча охотника – неожиданно уравнивается с абреком – добычей казака: «Тут абреков ловить, а не свиней, надо», – заявляет урядник, «очень довольный случаю развлечься» [1, 174]. <...> Свинья, равно как и абрек, становятся добычей Лукашки, который, исходя из рассказа того же урядника, сначала у верхнего протока Терека добывает свинью, а после, уже в самом Тереке, – немирного абрека. <...> Когда Лукашка и Назарка отправляются в секрет, их снова сопровождает дядя Ерошка: «Ну, ребята, <…> вот и я с вами пойду. <...> Сидя в секрете, Лукашка видит, как к берегу против течения плывет карга. <...> «Он и есть, абрек, – подумал он радостно и вдруг, порывисто вскочив на колени, снова повел ружьем, высмотрел цель, которая чуть виднелась на конце длинной винтовки, и, по казачьей, с детства усвоен К. А. Нагина ной привычке проговорив: “Отцу и сыну”, – пожал шишечку <...>