Библиография «ДЕНЬ НАДЕЖДЫ И ВОСКРЕСЕНИЯ» «Чаадаев, утверждая свое мнение, что у России нет истории, то есть, что Россия принадлежит к неорганизованному, неисторическому кругу культурных явлений, упустил одно обстоятельство, — а именно: язык. <...> Столь высоко организованный, столь органический язык не только дверь в историю, но и сама история. <...> Для России отпадением от истории, отлучением от царства исторической необходимости и преемственности, от свободы и целесообразности, было бы отпадение от языка. <...> «Онемение» двух, трех поколений могло бы привести Россию к исторической смерти» (О. Мандельштам <...> От «онемения» двух (по меньшей мере) поколений в тридцатые — сороковые годы, а Россию — от отлучения от свободы и целесообразности спасли только изгнанники — Бунин, Зайцев, Мережковский, Марина Цветаева, Вл. <...> Не та псевдолитература талантливых и бесталанных оборотней, которая идет под тавром соцреализма, а литература в подлинном значении этого слова. <...> О композиции: роман состоит из шести частей, названных В. Максимов <...> . Последняя же седьмая часть сведена к одной лишь фразе: «И наступил седьмой день — день надежды и воскресения. <...> » Но в этой последней фразе и есть вся «соль» романа! <...> 53) сравнил «7 дней творения» с «Сагой о Форсайтах» Голсуорси; как и знаменитый английский писатель, Максимов рисует историю одной семьи, и в ее лице дает портрет целого сословия. <...> Разница Максимова с Голсуорси в том, что Голсуорси описывает семью, принадлежащую к зажиточному дворянству, а Максимов — семью рабочих. <...> Но было бы, думается, односторонним сводить «7 дней творения» к рамкам социального романа. <...> Это прежде всего повествование о просветлении и преображении, причастен к которым может быть (хотя и не обязательно должен быть) каждый, и не будь этого повествования, не имело бы смысла оканчивать роман его «однофразной» седьмой частью. <...> с большим изобразительным даром рассказал об истории рабочей семьи одного провинциального среднерусского <...>