И тут он проповедовал не прометеевски трагическое восстание против богов и судьбы и не американскую мудрость личной изворотливости и погони за рублем, а просто большевистскую революцию! <...> Позволительно представить себе Горького как недостающую фигуру в «Бесах» Достоевского между Верховенским и Ставрогиным — романтика-писателя, разжигающего революционный пыл заговорщиков. <...> Но Горький занял свое место не между Верховенским и Ставрогиным, а между Лениным и Сталиным. <...> Он стал «буревестником», провозвестником и глашатаем их революции. <...> Он возжелал, возлелеял и воспел бунт, восстание и мятеж. <...> И торжествующая революция обернулась на его глазах петлей удава, фурией с кровавым кистенем в руках. <...> Можно привести сколько угодно извинений в пользу Горького, что он искренне старался помогать тут и там отдельным жертвам того ужасающего умопомраченья, которое овладело его друзьями-революционерами. <...> Но выпады Горького против Достоевского, который «в сердцах людей читал страницы злобы и порока», не могут оставаться на мелководной поверхности литературного «прения» Они уходят в глубину онтологического опыта. <...> И остается непонятным, как автор может на пятидесятом году революции предполагать, что перо Горького, «озорника» и разрушителя, могло приблизить преображение русского народа, между тем как накликанная им революция это преображение только отдалила. <...> Александр Болъто годы революции Есть книги, о которых можно сказать много, очень много, но этот прием не послужит ни к чему: пересказать прекрасную книгу невозможно. <...> О книге Ирины Одоевцевой следует сказать всего «два слова»: эту книгу необходимо прочесть. <...> Можно лишь пожалеть, что ее тираж — всего лишь две тысячи экземпляров. <...> Ирина Одоевцева, сама выдающаяся поэтесса (автор несравненной «Баллады об извозчике» и многих других навсегда запоминающихся вещей), рассказывает о страшных, но «веселых», полных смысла, значительных по интересам, незабываемых по встречам <...>