Евгений Алексеевич после беспорядков 1906 года решил развязаться с Огневкой, но продал ее лишь после смерти отца. <...> В начале июня этого года* к нему приехали гостить его мать и сестра, Марья Алексеевна Ласкаржевская, с детьми, а к Петрову дню из-за границы вернулся Юлий Алексеевич, который всегда вторую половину своего отпуска проводил с родными. <...> Для полного счастья матери не хватало ее любимца, и Ян** уже получал письма, в которых его укоряли, что он не хочет приехать и, как бывало, в Огневке, пожить хоть немного с ними. <...> Но уездный город не деревня — жить там летом тяжко, а Яну, который только что наладился писать, просто было невозможно менять место, да и работать среди шумной, ничего не делающей семьи было бы очень трудно. <...> 393 ГРАН И лось огорчить мать: после долгих раздумий и колебаний он решил съездить к ней лишь на день. <...> Если ехать в Ефремов из Васильевского без пересадки, — а с пересадкой через Елец нужно было бы потратить чуть ли не весь день на один конец, так хорошо подогнаны были поезда, — нужно было садиться на станции Боборыкино, на линии Елец — Тула, которая находилась от Васильевского в тридцати пяти верстах, а от Ефремова в получасе езды по железной дороге. <...> Всё в этот день было для меня полно интереса: и езда на тройке в покойном тарантасе по полевым уютным дорогам между густых стен золотистых хлебов, под безоблачным низким небом с мутными горизонтами; и село Знаменское, где в церковной ограде под темными покатыми плитами покоились предки Яна со стороны матери, а в глубине помещичьего тенистого сада высился двухэтажный мрачный дом Ремера, имевшего славу маркиза де Сада; и Озерки, живописно раскинувшиеся вокруг высохшего пруда со своими деревнями и усадьбами, где некогда проводил дни своего отрочества и ранней юности Ян; и большак, пролегавший за ними со своими зеленеющими в глубоких колеях дорогами, с редкими дуплистыми ветлами, одним из лучших наследий Екатерины II, так хорошо слившихся <...>