Иван Алексеевич Бунин
К РОДУ ОТЦОВ СВОИХ
Оригинал здесь: Электронная библиотека Яблучанского.
Дивны дела твои, и душа
моя вполне понимает это.
Псалтирь
I
На раннем рассвете, почти в темноте и в густом тумане, привезли из города пожилую черничку и
огромный гроб, черный с белыми крестами, который полулежал возле нее в тарантасе, упираясь узким
концом в козлы, а широким в полуоткинутый верх. Пустой, по-осеннему мертвый двор усадьбы, по
которому туман шел из сада сонным, мрачным дымом, весь серел крупной сизой изморозью. Дом за
туманом рисовался темно и смутно, казался нежилым, угрюмым. И зловеще краснели в его дальнем,
крайнем окне огни трех свечей. От бессонной ночи черничка и кучер промерзли до костей, похудели,
были бледны, безжизненны. Кучер поехал от крыльца к каретному сараю - отпрягать отупевших от
долгой дороги, обросших туманом лошадей. Черничка прошла через темные сени и вошла в сумрак, в
сонное тепло дома, Девка, спавшая на конике в прихожей, испуганно вскочила и села, ничего не
понимая. Но через минуту она уже говорила оживленным и дружественным шепотом, помогая черничке
раздеваться и расспрашивая, очень ли та озябла, когда выехали из города и сколько дали за гроб. Она
зажгла и отнесла в зал, где со всех сторон были заперты двери, керосиновую лампу, запалила на окне в
прихожей зашумевшую спиртовку... И когда тепло и душисто запахло кофе, черничка, крестясь и садясь
за стол, почувствовала несказанную сладость жизни.
Все в доме спали, измученные горем и тем беспорядком, что внезапно воцарился в нем с роковой
прошлой ночи.
- И барыня, слава богу, заснули, - шепотом говорила девка, подавая хлеб и масло. - Не приведи
бог, как плачут, убиваются!
Черничка, намазывая хлеб маслом, спросила:
- А он где лежит-то?
Девка неопределенно и боязливо кивнула на запертые двери:
- За маленькой гостиной.
- Один?
- Один. Сперва при нем старик был с пашей деревин, да у них молотилка сломалась, он и бросил
читать, ушел ее чинить.
Черничка неодобрительно качнула головой:
- Нехорошо. Одному покойнику нельзя лежать...
И она жадно стала пить горячий кофе, поглядывал на эти высокие, таинственно закрытые двери.
Он был где-то там, за ними, в глубине дома. Он лежал и ждал се, и в уме уже привычно звучало:
- Как овец, заключает их в преисподнюю... Смерть будет пасти их... Могила жилище их... Он
пойдет к роду отцов своих, которые никогда не увидят света...
Огонь в лампе пожелтел, в зале светлело, туман за окнами стал голубой, прозрачный. Вновь
наступающий день сулил живым только привычную сладость земных дел и забот. Дня него, для того, кто
еще позавчера сидел вот за этим столом, а теперь лежал и ждал черничку, это был последний, самый
последний день на земле. Могут потом проходить века, тысячелетия - все равно: его, бывшего хозяина
этого дома, уже никогда не будет. Нынче, даже сейчас, как только все проснутся, его навеки, до
скончания времен, положат в то, ни на что в мире не похожее, всему миру чуждое и враждебное, что всю
ночь тряслось рядом с черничкой в тарантасе, покачиваясь и постукивая в тумане и мраке по осенней
Стр.1