Александр КРАМЕР РИСУНОК Когда я учился в младших классах, два предмета не давались мне совершенно — пение и рисование. <...> Пение, что естественно, недоступно было ребёнку, у которого абсо лютно не было слуха, но эта проблема решалась пунктуальным посе щением школьного хора, где я делал вид, что пою, или пел еле слышно, а мне за это мое усердие ставили твердую четверку, и я был этим страшно доволен. <...> А вот с рисованием всё обстояло намного хуже. <...> Почерк мой и се годня такой, что все только головами качают, а родственники до сих пор говорят, что руки у меня «из одного места выросли», и по нимают под этим нечто совершенно конкретное. <...> Поэтому в шестом классе, когда в моём табеле по рисованию имелась уже в первой четверти тройка, и во второй намечалась, ро дители меня жёстко предупредили, что если тройка и в самом деле окажется в табеле, то на каникулах на экскурсию в Киев с классом я не поеду, и никакие слёзы при этом мне не помогут. <...> Вот почему, когда наш учитель по рисованию, Эдмунд Антонович, почти перед самым окончанием второй четверти объявил, что на следующем уроке у нас будет рисунок на оценку, я понял беспово ротно, что Киева как ушей своих — не видать. <...> Эдмунд Антонович пришёл к нам в класс только в этом году и только на этот год. <...> Вообщето он вёл изостудию для одарённых де тей во Дворце пионеров, а к нам его привели неизвестные мне обс тоятельства. <...> Был он худющий, нескладный, немного пришибленный; улыбался все время както беспомощно и отрешённо, таскал чуть не на каждый урок работы своих студийцев и с восхищением чокнуто го папаши расписывал нам их художественные и технические досто инства, агитировал нас рисовать точно так же прилежно и так же необыкновенно. <...> Я не знаю, как он там в своей изостудии с одарёнными управ лялся, но с нами, обыкновенными, управиться он не мог, потому что школьный учитель он был никакой совершенно. <...> Поэтому у него на уроке занимались все чем попало: галдели, стучали <...>