Марко Вовчок
Маша
(Посвящается С. Т. Аксакову)
Русские повести XIX века 60-х годов. Том первый
М., ГИХЛ, 1956
OCR Бычков М. Н.
I
Не родись ты пригож, а родись счастлив, говорят, и правду говорят истинную! Меня в молодости
красавицей величали, а счастье-то мое какое? Ох, много я изведала на своем веку! Муж у меня был
буйный, грозный... А сестра из себя невзглядная была и слабая такая, хилая, худенькая, да талан ей бог
послал: муж в ней души не чаял, и деточки росли... Бывало, как приедет мой хмельной да разбушуется,
выгонит меня -- хоть на дворе мороз трещи, хоть дождь лей: ему нипочем, не пожалеет, -- я подойду к
сестриному окошечку, постою, погляжу... Сидит она с мужем, говорят себе любовно, тихо у них да
согласно... Слава богу, подумаю, что хоть сестрице моей талан вышел. Бывало, и не зайду к ним, не
покажусь: что их собою печалить! Ведь догадаются, с какой радости поздним вечером брожу.
И вот сестра-то моя, живучи и в приволье и в любви, все чахла да чахла... Настанет весна, свежая
травка пробивается, ручьи журчат, солнышко блещет -- людям дышится вольнее, а она сляжет: грудь
болит, кашель ее душит... да все еще подержалась бы она, может, на свете, если бы не помер муж... Ездил
он за дровами в ненастье; приехал -- захворал да на пятый день богу душу отдал... Схоронила его сестра
и сама красного лета не дождалась.
Перед смертью она и говорит мне: "Сестра! вот я умираю,-- будь же ты в моем дому хозяйка,
моим детям мать... И им будет лучше, и тебе веселее; ведь и ты сиротеешь одинокою".
А я тогда уж вдовой была.
Распродала я кой-какие пожитки свои, да и перешла к сестриным детям. После нее двое осталось:
сынок и дочка. Сын по десятому году остался, дочка по четвертому. Добрые были деточки, спасибо им!
Отроду мне виду косого не показали, слова грубого не слыхала от них, покоили меня, почитали.
Взрастила я их, взлелеяла, и стали они мне что родные дети.
II
Брат и сестра, а не схожи были нравом, уж как не схожи! Федя был мальчик веселый, смирный,
покорный, а Маша уж такая своеобычливая! такая быстрая, пытливая! Бывало, скажешь Феде: "Федя!
голубчик, не делай того или другого! не ходи туды, не говори чего", он покорится охотно: не надо, так и
не надо! -- и другим себе займется. А Маша допытываться станет: да отчего? да почему? И свои доводы у
ней найдутся, да еще, случается, и меня-то, старуху, с толку собьет, что я виновата выйду, а она права. И
ко всему-то Маша прислушивается, все замечает, все проведает; что ты ни спроси -- все слышала, все
знает, да еще и обсудит своим умишком детским... Что это за душа у ней была зарная, жилая,
неукротимая! Что, бывало, задумала -- уж сделает; захотела чему научиться -- научится. Ну, вот хоть,
примерно сказать: пожелалось ей кружево плести. "Где тебе, Маша,-- говорю ей, -- ручонки-то у тебя
какие?" А ей всего седьмой годок пошел. Она все просит: "Покажите, научите!" Я показала ей. Сидела
моя девочка почитай что с неделю, путала, просто не ела, не пила, пока не выучилась. Подходит, мне
показывает, а глазенки-то так и сияют, так и бегают. Я беру усмехаючись, глянула, -- диву далася: ведь
выплела кружево ровно, славно. И вот так-то во всем, бывало, своего добьется. А с виду тихая и не
речистая.
Вот пошел Маше седьмой годок... Случись мне с Федей в город поехать, того, другого припасти
надо было; еду, да и наказываю Маше: "Смотри, Маша, никуда не отлучись из дому; жди нас, гостинца
привезем". Она обещалась. А слово у нее даром что детское, да верное, -- я спокойно себе отъехала.
Пока мы огляделись, пока закупили, воротились домой поздним вечером; в избу вошли -- Маша
Стр.1