И. С. Тургенев
Два слова о Грановском
Письмо к редакторам "Современника"
И. С. Тургенев. Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах
Сочинения в двенадцати томах
Издание второе, исправленное и дополненное
М., "Наука", 1980
Сочинения. Том пятый.
Повести и рассказы 1853--1857 годов. Рудин. Статьи и воспоминания 1855--1859
OCR Бычков М. Н.
Audi die Todten sollen leben {*}.
Шиллер.
{* Мертвые тоже должны жить (нем.).}
Вчера были похороны Грановского. Не буду говорить вам, как сильно поразила меня его смерть.
Потеря его принадлежит к числу общественных потерь и отзовется горьким недоумением и скорбью во
многих сердцах по всей России. Похороны его были чем-то умилительным и глубоко знаменательным;
они останутся событием в памяти каждого участвовавшего в них. Никогда не забуду я этого длинного
шествия, этого гроба, тихо колыхавшегося на плечах студентов, этих обнаженных голов и молодых лиц,
облагороженных выражением честной и искренней печали, этого невольного замедления многих между
разбросанными могилами кладбища, даже тогда, когда уже всё было кончено и последняя горсть земли
упала на прах любимого учителя... Одни и те же ощущения наполняли всех, высказывались во всех
устах, во всех взорах, всем хотелось продлить их в себе, и расходиться было жутко... Всякое общее
чувство, даже скорбное, связуя людей, возвышает их. Каждый из пришедших на кладбище, к какому бы
направлению ни принадлежал он, слишком хорошо знал, чего лишилась в Грановском русская жизнь и
русская наука. Для душ молодых, еще не искушенных, не утомленных "плоской незначительностью"
житейских дрязг, такие ощущения особенно благотворны; под наитием их сердце крепнет и семена
будущих добрых дел и доблестных поступков зреют в нем... Дай бог, чтобы мы научились хотя эту
пользу извлекать из наших утрат!
Вероятно, о Грановском будет написано много; на учениках его, на его товарищах лежит долг
растолковать его значение, объяснить причины общего сочувствия к нему, оценить его влияние. Сообщу
вам несколько моих воспоминаний о нем. Я познакомился с ним в 1835 году в С.-Петербурге, в
университете, в котором мы были оба студентами, хотя он был старше меня летами и во время моего
поступления находился уже на последнем курсе. Он не занимался исключительно историей; он даже
писал тогда стихи (кто их не писал в молодости?), и я смутно помню отрывок из драмы "Фауст",
прочитанный мне им в одни темный зимний вечер, в большой и пустой его комнате, за шатким столиком,
на котором вместо всякого угощения стоял графин воды н банка варенья.
В отрывке этом Фауст был представлен (со слов одной старинной немецкой легенды) высоко
поднявшимся на воздух, в стеклянном ящике, вместе с Мефистофелем; обозревая широко
раскинувшуюся землю, реки, леса, поля, жилища людей, Фауст произносил задумчивый, полный
грустного созерцанья монолог, показавшийся мне тогда прекрасным... Мефистофель безмолвствовал; я,
впрочем, и теперь не могу себе представить, какие бы речи вложил Грановский в уста бесу... Ирония,
особенно ирония едкая и безжалостная, была чужда его светлой душе. Помню я еще другой вечер н
другое чтение: мы вместе с жадностью перелистывали только что вышедшее собрание стихотворений
одного поэта, имя которого, теперь если не безызвестное, то уже отзвучавшее, прогремело тогда по всей
России. С каким восторгом приветствовал Грановский новые надежды русской поэзии, как исполнялся
весь благородной радостию сочувствия!
Я, впрочем, в Петербурге видал его редко; но каждое свидание с ним оставляло во мне глубокое
Стр.1