Иван Сергеевич Тургенев. Фауст
Рассказ в девяти письмах
---------------------------------------------------------------------------Полное
собрание сочинений и писем в двадцати восьми томах.
Сочинения в пятнадцати томах.
Том седьмой.
М.-Л., "Наука", 1964
OCR Бычков М.Н.
---------------------------------------------------------------------------Entbehren
sollst du, sollst entbehren {*}.
"Фауст" (часть 1-ая).
{* Отречься <от своих желаний> должен ты, отречься (нем.).}
ПИСЬМО ПЕРВОЕ
От Павла Александровича В... к Семену Николаевичу В...
Сельцо М...ое, 6 июня 1850.
Четвертого дня прибыл я сюда, любезный друг, и, по обещанию, берусь за
перо и пишу к тебе. Мелкий дождь сеет с утра: выйти невозможно; да и мне же
хочется поболтать с тобой. Вот я опять в своем старом гнезде, в котором не
был - страшно вымолвить - целых девять лет. Чего, чего не перебывало в эти
девять лет! Право, как подумаешь, я точно другой человек стал. Да и в самом
деле другой: помнишь ты в гостиной маленькое, темненькое зеркальце моей
прабабушки, с такими странными завитушками по углам, - ты все, бывало,
раздумывал о том, что оно видело сто лет тому назад, - я, как только
приехал, подошел к нему и невольно смутился. Я вдруг увидел, как я постарел
и переменился в последнее время. Впрочем, не я один постарел. Домишко мой,
уже давно ветхий, теперь чуть держится, весь покривился, врос в землю.
Добрая моя Васильевна, ключница (ты ее, наверно, не забыл: она тебя таким
славным вареньем потчевала), совсем высохла и сгорбилась; увидав меня, она
даже вскрикнуть не могла и не заплакала, а только заохала и раскашлялась,
села в изнеможении на стул и замахала рукою. Старик Терентий еще бодрится,
по-прежнему держится прямо и на ходу выворачивает ноги, вдетые в те же самые
желтые нанковые панталошки и обутые в те же самые скрыпучие козловые
башмаки, с высоким подъемом и бантиками, от которых ты не однажды приходил в
умиление... Но, боже мой! - как болтаются теперь эти панталошки на его
худеньких ногах! как волосы у него побелели! и лицо совсем съежилось в
кулачок; а когда он заговорил со мной, когда он начал распоряжаться и
отдавать приказания в соседней комнате, мне и смешно и жалко его стало. Все
зубы у него пропали, и он шамкает с
присвистом и шипеньем. Зато сад
удивительно похорошел: скромные кустики сирени, акации, жимолости (помнишь,
мы их с тобой сажали) разрослись в великолепные сплошные кусты; березы,
клены - все это вытянулось и раскинулось; липовые аллеи особенно хороши
стали. Люблю я эти аллеи, люблю серо-зеленый нежный цвет и тонкий запах
воздуха под их сводами; люблю пестреющую сетку светлых кружков по темной
земле - песку у меня, ты знаешь, нету. Мой любимый дубок стал уже молодым
дубом. Вчера, среди дня, я более часа сидел в его тени на скамейке. Мне
очень хорошо было. Кругом трава так весело цвела; на всем лежал золотой
свет, сильный и мягкий; даже в тень проникал он... А что слышалось птиц! Ты,
я надеюсь, не забыл, что птицы - моя страсть. Горлинки немолчно ворковали,
изредка свистала иволга, зяблик выделывал свое милое коленце, дрозды
сердились и трещали, кукушка отзывалась вдали; вдруг, как сумасшедший,
пронзительно кричал дятел. Я слушал, слушал весь этот мягкий, слитный гул, я
пошевельнуться не хотелось, а на сердце не то лень, не то умиление. И не
один сад вырос: мне на глаза беспрестанно попадаются плотные, дюжие ребята,
в которых я никак не могу признать прежних знакомых мальчишек. А твой
фаворит, Тимоша, стал теперь таким Тимофеем, что ты себе представить не
можешь. Ты тогда боялся за его здоровье и предсказывал ему чахотку; а
посмотрел бы ты теперь на его огромные красные руки, как они торчат из
узеньких рукавов нанкового сюртука, и
какие у него повсюду выпираются
Стр.1