А.Н.Толстой
ГАДЮКА
1
Когда появлялась Ольга Вячеславовна,
в ситцевом халатике,
непричесанная и мрачная, - на кухне все замолкали, только хозяйственно
прочищенные, полные керосина и скрытой ярости шипели примусы. От Ольги
Вячеславовны исходила какая-то опасность. Один из жильцов сказал про нее:
- Бывают такие стервы со взведенным курком... От них подальше,
голубчики...
С кружкой и зубной щеткой, подпоясанная мохнатым полотенцем, Ольга
Вячеславовна подходила к раковине
темноволосую стриженую голову. Когда
и мылась, окатывая из-под крана
на кухне бывали только женщины, она
спускала до пояса халат и мыла плечи, едва развитые, как у подростка, груди
с коричневыми сосками. Встав на табуретку, мыла красивые и сильные ноги.
Тогда можно было увидеть на ляжке у нее длинный поперечный рубец, на спине,
выше лопатки, розово-блестящее углубление - выходной след пули, на пра-вой
руке у плеча - небольшую синеватую татуировку. Тело у нее было стройное,
смуглое, золотистого оттенка.
Все эти подробности хорошо были изучены женщинами, населявшими одну из
многочисленных квартир большого дома в Зарядье. Портниха Марья Афанасьевна,
всеми печенками ненавидевшая Ольгу Вячеславовну, называла ее "клейменая".
Роза Абрамовна Безикович, безработная, - муж ее проживал в сибирских
тундрах, - буквально чувствовала себя худо при виде Ольги Вячеславовны.
Третья женщина, Соня Варенцова, или, как ее все звали, Лялечка, -
премиленькая девица, служившая в Махорочном тресте, - уходила из кухни,
заслышав шаги Ольги Вячеславовны, бросала гудевший примус... И хорошо, что
к ней симпатично относились и Марья Афанасьевна и Роза Абрамовна, - иначе
бы кушать Лялечке чуть не каждый день яриго-ревшую кашку.
Вымывшись, Ольга Вячеславовна взглядывала на женщин темными, "дикими"
глазами и уходила к себе в комнату в конце коридора. Примуса у нее не было,
и как она питалась поутру - в квартире не понимали. Жилец Владимир Львович
Понизовский, бывший офицер, теперь посредник по купле-продаже антиквариата,
уверял, что Ольга Вячеславовна поутру пьет шестидесятиградусный коньяк. Все
могло статься.
Вернее
-
примус у нее был,
но она от
человеконенавистничества пользовалась им у себя в комнате, покуда
распоряжением правления жилтоварищества это не было запрещено. Управдом
Журавлев,
пригрозив Ольге Вячеславовне судом и выселением, если еще
повторится это "антипожарное безобразие", едва не был убит: она швырнула в
него горящим примусом. - хорошо, что он увернулся, - и "покрыла матом",
какого он отродясь не слыхал даже и в праздник на улице. Конечно, керосинка
пропала.
В половине десятого Ольга Вячеславовна уходила. По дороге, вероятно,
покупала бутерброд с какой-нибудь "собачьей радостью" и пила чай на службе.
Возвращалась в неопределенное время. Мужчины у нее никогда не бывали.
Осмотр ее комнаты в замочную скважину не удовлетворял любопытства:
голые стены - ни фотографий, ни открыток, только револьверчик над кроватью.
Мебели - пять предметов: два стула, комод, железная койка и стол у окна. В
комнате иногда бывало прибрано, шторка на окне поднята, зеркальце, гребень,
два-три пузырька в порядке на облупленном комоде, на столе стопка книг и
даже какой-нибудь цветок в полубутылке из-под сливок. Иногда же до ночи все
находилось в кошмарнейшем беспорядке: на постели, казалось, бились и
метались, весь пол в окурках, посреди комнаты - горшок. Роза Абрамовна
охала слабым голосом:
- Это какой-то демобилизованный солдат; ну разве это женщина?
Шилец Петр Семенович Морш, служащий из Мед-снабторга, холостяк с
установившимися привычками, однажды посоветовал, хихикая и блестя черепом,
выкурить Ольгу Вячеславовну при помощи вдутия через бумажную трубку в
замочную скважину граммов десяти йодоформу: "Живое существо не может
вынести атмосферы, отравленной йодоформом". Но этот план не был приведен в
исполнение - побоялись.
Так или иначе, Ольга Вячеславовна была предметом ежедневных пересудов,
у жильцов закипали мелкие страсти, и не будь ее - в квартире, пожалуй,
стало бы совсем скучно. Все же в глубь ее жизни ни один любопытный глаз
проникнуть не мог. Даже постоянный трепет перед ней безобиднейшей Сонечки
Баренцевой оставался тайной.
Стр.1