Степан ШЕВЫРЁВ
О "Миргороде" Гоголя
Републикация и примечания Льва Соболева
Оригинал здесь: газета "Литература", No 36/2003.
Кто из русских читателей не знает теперь о знаменитой ссоре Ивана Ивановича с Иваном
Никифоровичем? Что ваши гвельфы и гибеллины, Мономаховичи и Ольговичи перед этими
миргородскими помещиками?16 Я и теперь ещё вижу эту славную бекешь Ивана Ивановича, это диво
всего Миргорода; я и теперь ещё вижу его самого, как он лежит в счастливом бездействии и
самодовольстве; как смотрит на бабу, развешивающую сокровища его соседа; как попадается ему в глаза
ружьё, вина знаменитой распри; как он, несмотря на лень свою, идет к Ивану Никифоровичу с роковым
предложением... А их разговор, писанный, право, с натуры! А вся постепенность этой драмы! А сцены в
суде! Этот поветовый судья, Демьян Демьянович, с его замечательною губою! Эти две красноречивые
просьбы, из которых в одной Иван Иванович так важно доказывает, что в приходской метрической книге
он никогда не назывался гусаком; что гусак есть не человек, а птица... Это похищение просьбы бурою
свиньёю... Свидание городничего с Иваном Никифоровичем... Наконец бал у городничего... И неудачные
усилия всего Миргорода примирить двух противников... Да кто не помнит всего этого? Кто не надрывался
от смеху, читая всё это? -- Но не в том наше дело, а вот в чём.
Мы не знаем, где-то, в каком углу Малороссии, в Миргороде или в Диканьке, автор этих
хохотливых вечеров отрыл клад, до сих пор в такой степени ещё невиданный в нашей литературе: это
клад простодушного, искреннего, ни у кого не занятого и неистощимого смеха. Я думаю, что он нашёл его
в Малороссии, что он откупорил этот весёлый дух из заветной кубышки какого-нибудь малороссиянина,
потому что в литературе русской, и простонародной и образованной, мы не находим предания о такой
простодушной весёлости.
Есть два качества в смехе, необходимые для того литератора, который хочет щекотать наше
воображение и играть на одних весёлых струнах человека. Первое качество смеха есть искренность,
непритворность, чтобы он был живым веселием лица и души, а не гримасою подделанной маски. Чтобы
смешить в самом деле, не надобно хотеть смешить -- и вот верх трудности смешного! В природе
человеческой есть какое-то упрямство, с которым надобно обходиться весьма тонко и нежно, которое
оскорбляется вашими на него намерениями и обманывает притворного насмешника. Что делать? Человек
так создан. У иного писателя много доброй воли смешить, но у нас-то мало смеху. Иной писатель
коверкается, ломается, гримасничает перед вами, употребляет всевозможные унижения, весь
издерживается для вашей весёлости -- и вы не смеётесь, даже не улыбаетесь. Другой только что раскроет
рот, скажет слово -- и вы хохочете. Вдохновение истинного смеха есть чистый, беспримесный дар
природы. Можно ещё подделаться под восторг, можно притвориться чувствительным -- и возбудить
слёзы: подделаться под смех -- нельзя. Естественность -- вот его особенное свойство.
Второе качество смеха есть его неистощимость. Иной может быть смешон на несколько минут, на
одну страницу; но далее скучен -- и смех его скоро выдыхается. Другой смешон, но однообразен, а
однообразие есть яд веселья. Беспрерывною изобретательностию поддерживать вдохновение смеха,
смешить без отдыха, до конца -- вот задача, которую немногие разрешают, пускаясь на скользкое
поприще комического. Почему это? Не потому ли, что струна веселия есть самая живая, но вместе и самая
тонкая струна в душе человека, и как-то скорее рвётся и ослабевает, чем другие струны?
Г. Гоголь соединил оба качества смешного: его смех -- простодушен, его смех -- неистощим. Читая
его комические рассказы, не понимаешь, как достаёт у него вдохновения на этот беспрерывный хохот. По
крайней мере, как невольно думаешь, что если бы удалось написать такую смешную страницу, -- сам бы
расхохотался над нею, вдохновение тем бы удовлетворилось и не в силах был бы продолжать. Я думаю,
для того чтобы не истощаться в смешном, надобно владеть своим собственным смехом, надобно самому
не быть смешливым и не покоряться своему собственному вдохновению. Вот почему комики, по большей
части, как свидетельствуют их биографии, были серьёзны. Это странно с первого раза, а понятно, если мы
вникнем. Комик есть жертва веселия других: если сам он рассмеётся, то не будет смешить. Тот, кто хочет
щекотать других, сам не должен быть щекотлив.
Хотя этот простодушный и неистощимый смех составляет резкую и отличительную черту в
физиономии писателя, которого я разбираю, но этою чертою ещё не ограничивается эта физиономия,
Стр.1