Александр Серафимович
Зарева
----------------------------------------------------------------------Авт.сб.
"Железный поток".М., "Правда", 1981.
OCR & spellcheck by HarryFan, 4 December 2000
----------------------------------------------------------------------Песчаная
отмель далеко золотилась, протянувшись от темного обрывистого, с нависшими
деревьями берега в тихо сверкающую, дремотно светлеющую реку, ленивым поворотом пропавшую за
дальним смутным лесом.
Вода живым серебром простиралась до другого берега, который весь отражался высокими
белыми меловыми обрывами гор. И белым облачкам находилось место в глубине, и синевшим пятнам
неба, только солнце не могло отразиться четко и ярко и плавилось серебром по всей живой, играющей
поверхности.
В синем просвете расступившихся гор золотились кресты издали белевшего монастыря. Но и
монастырь отсюда кажется спокойным, молчаливым, без звучащих колоколов. Только светлые,
прозрачно набегающие морщины моют золотистый песок, да чуть приметно шевелятся темные листья
задумчиво свесившихся над обрывом с размытыми весеннею водою корнями деревьев.
Ясная, светлая, задумчивая улыбка, улыбка тихого созерцания лежит на облаках, на белых
отражениях гор, на синеве неба, на серебряно-светлой, лениво-ласковой реке.
И эта тихая улыбка, эта задумчивость созерцания не нарушается присутствием человека. Даже
наполовину вытащенный на отмель каюк, выдолбленная из дерева лодка кажется не делом человеческих
рук, а почернелым от времени, свалившимся с родного берега лесным гигантом, много лет лежащим
наполовину в воде и ласково омываемым веселыми струйками.
И рыбачья избушка, приютившаяся под самым темным, с нависшими деревьями обрывом, скорей
напоминает старый-престарый, почернелый от дряхлости и дождей гриб с наклонившейся шляпкой.
Все заворожено тихой, ласковой незнаемой таинственной жизнью, которою живет природа вне
человеческого сознания.
Далекий слабый удар колокола донесся оттуда, где торопливо, растерянно и с ненужной тревогой
блистали в воздухе мелькающим блистанием золоченые кресты. Он приплыл оттуда, слабо колебаясь,
стирая эту особенную таинственную улыбку, эту задумчивость созерцания, и поплыл над водой, все
слабея, теряя жизнь и вместе с рекой пропадая за поворотом.
Пропала улыбка дня, - просто белели облака, меловые обрывы, сверкала под солнцем река, и
было видно, что около каюка песок, был истоптан человеческими ногами, валялись чешуя, кости и рыбьи
объедки.
Из избушки вышел человек, старый, но крепкий, с сивой бородой, крепкими морщинами, с
сердито взлохмаченными бровями. Приложил козырьком черную, просмоленную ладонь и поглядел
туда, где беспокойным трепетом сверкали кресты и откуда плыли все те же слабые, обессиленные
расстоянием, едва гудящие удары колокола.
Шершавые усы сердито шевельнулись.
- Ну, завыли!
И, двигая бровями, как наежившийся кот шерстью, повернулся, и, тяжело ступая по хрустящему
песку, подошел к разостланной бечеве с навязанными крючьями, и стал подтачивать их напильником и
протирать сальной тряпкой, чтобы не ржавели в воде.
Рыбу он держал в плетенках, спущенных на веревке в реку, и два-три раза в неделю к нему
приезжали скупщики закупать.
В праздники, когда отойдет в монастыре обедня, на той стороне, под белыми горами, зачернеют
люди, забелеют бабьи платки и юбки и доплывет:
- Афиногены-ыч!..
А у него только шевелятся брови, и спокойно доделывает свое: спускает рыбу в плетенки, или
перебирает крючки, насаживая наживу, или наращивает оборвавшийся конец бечевы.
- Афиноге-е-ны-ы-ыч! По-да-ва-а-ай!..
Стр.1