Леонид Дмитриевич Семенов
О СМЕРТИ ЧЕХОВА
Date: 1 октября 2008
Изд: Л.Д.Семенов "Стихотворения. Проза".
Серия "Литературные памятники", М., "Наука", 2007.
OCR: Адаменко Виталий (adamenko77@gmail.com)
...Я не фаталист, но одно сектантское поверье возбуждает во мне мрачную уверенность: смерть
убирает человека тогда, когда все, и дурное и хорошее, что могла получить от него жизнь, -- получено,
мера дел его исполнена, и лицо его ясно перед Богом.
И еще думаю я, что абсолютной правды на земле нет и потому важно не то, о чем пишет
писатель, не те истины, которые он, якобы, открывает, а его собственная личность, поскольку она велика
и своеобразна.
И исходя из этих двух положений я думаю, что Чехов умер вовремя и должен был умереть.
Однажды, осеннею слякотью, проходя по Петербургской стороне, я поднял с панели бумажку, на
которой малограмотный человек записал себе те книги, которые хотел взять из библиотеки. Так и было
записано: взять то-то, взять то-то и "третий том Чехова -- милаго человека!"
В то время много кричали о том, что человек звучит гордо1, и из миллионов добродетельных
мещан, солдат, мужиков, купцов, чиновников, попов, царей и хулиганов стремились вылепить
величественный образ человека.
Было потрачено много стараний и много шуму, но величественный образ не вытанцовывался и
роковым образом, через силу, гордость, своеволие и сверхпереживания, впадал в величественную
пошлость, желающую плевать на весь свет и плюющую на собственное самодовольное чрево.
Человека обряжали в плащ индивидуализма, надевали хитон христианина, совали ему в руки
красный флаг товарища, пускали голяком анархистом по оголенной земле, и он, одетый и голый равно,
упорно оказывался если не зверь зверем, то свинья свиньей.
По-прежнему, рождаясь, человек становился в тягость себе и другим и аккуратно увеличивал
собою ряды или плохих людей, от которых жить скверно, или очень хороших, принципиальных, с
которыми жить трудновато. Долго я думал над тем, каким должен быть, наконец, человек, чтобы от его
личности не торчали во все стороны острые углы прямо в ребра его ближним. И только найдя эту
бумажку, в которой какой-то наивный брат мой от всего немудрого сердца воскликнул по адресу Чехова
"милый!", -- я кое-что уразумел и нарисовал, наконец, себе настоящего Человека.
Это не величественный образ и это слава Богу, ибо от величий всех сортов на свет смотреть стало
тошно.
Но это Человек, при жизни которого у всех возбуждается желание войти с ним в общение, а
после смерти является потребность тихо и вдумчиво говорить о нем, неуловимыми сближениями
перенося из его личности в свою нечто драгоценное.
Таким человеком был Чехов.
Я не успел узнать его лично, выйдя на литературную дорогу чуть ли не в год его смерти2, но я
знаю его лучше многих, из тех, что намозолили мне глаза и душу.
Знаю, ибо всякий знавший Чехова при воспоминании о нем становится ласков, задумчиво
грустен, интересен и много говорит о нем, торопясь высказать что-то особенное, чему на человеческом
языке и названия нет; а все, не знавшие его, спрашивают о нем и, слушая, становятся тише, мягче и как
будто лучше.
Обаяние Чехова и должно быть исключительным и носить особый милый характер, ибо в нем
соединились все лучшие, милые черты человеческого духа.
Был он тонко и остро умен, имел взгляд беспредельно широкий и, не наваливаясь всей тяжестью,
как иной слон мысли человеческой, в одну точку, легко проходил мыслью по всем изгибам жизни, в ее
радости, горе, поэзии, скуке, глупости, трагичности, сложности и простоте. Был он добр и не
сантиментален, ибо никого не ненавидел, но никого и не облюбовывал свыше меры. Был нежен и не
слащав, с ласковой иронией относясь ко всему, что трогает красотой и возбуждает жалость своей
слабостью и недолговечностью, как все на земле. Был он культурен во всех мелочах и просто
Стр.1