История философии

Учебное пособие содержит темы и вопросы для практических занятий по дисциплине «Философия» (раздел I История философии). В нем представлены практические и тестовые задания, необходимые для освоения дисциплины. Пособие адресовано студентам, обучающихся по обучающихся по направлениям подготовки 44.03.01 Педагогическое образование, 44.03.05 Педагогическое образование (с двумя профилями подготовки), 44.03.02 Психолого-педагогическое образование, 44.03.03 Специальное (дефектологическое образование), 44.03.04 Профессиональное обучение (по отраслям)

В статье на основании философского метода Мартина Хайдеггера (1889–1976) сделана попытка показать, каким образом возможно преодоление дистанции, отделяющей мир философии от мира высокотехнологичных разработок. Цель исследования – экстраполировать образ мышления Хайдеггера на современные процессы технологизации и цифровизации, представить способы использования на практике «хайдеггерианской» философии сегодня. Таким образом, необходимо сделать шаг назад и пересмотреть попытки Хайдеггера по разработке нового способа вопрошания и мышления. Актуальность статьи обусловлена все большим развитием технологизации и цифровизации всех сфер человеческой жизни, в том числе образования, культуры и философии. Для выявления слабых сторон и недостатков концепции цифровизации ей противопоставляется хайдеггерианская критика политехнического мышления вообще и его «цифровой» составляющей в частности. Показано, как возможно преодоление разрыва между техникой и подлинным бытием человека. Рассмотрено, как на протяжении развития философской мысли Хайдеггера формируются его анализ и отношение к технике, начиная с анализа Dasein (человеческого существования как бытия) в раннем периоде и заканчивая смещением фокуса на язык, поэзию и язык поэтов в позднем. В философии Хайдеггера такой поэзией стала поэзия Ф. Гёльдерлина (1770–1843). Рассмотрена концепция махинативности как обоснования технологичности процессов жизни человека. Представлены основные признаки махинативности, такие как: превращение социальной сферы в огромный механизм-«махину», управляемый технологией; цифровизация как приравнивание индивидов; признание всемогущества технологий, реализованных как «программы действий». В эпоху махинативности человек еще не может признать себя машиной, он считает себя живым существом, проявляющим собственные переживания. В заключении делается вывод, что философия должна сыграть ведущую роль в определении, критической оценке новой картины мира человека в глобальном масштабе.

Статья обращается к известному философскому эксперименту Ж. Деррида, предложившему опыт ориентированной на тексты К. Маркса хонтологии как воображаемой науки о призраках. Отталкиваясь от продуктивной идеи французского философа, автор статьи предлагает рассматривать фигуру призрака как существенную для практики памяти, определяющую самоотношение коллективного сознания, и демонстрирует практические аспекты тезиса Деррида о необходимости обращения к призраку, который представляет собой фигуру, обязательную для формирования коллективной памяти. Призрак выступает актором, конституирующим пространство и внутреннюю структуру коллективной памяти, становясь в одно и то же время инициатором и катализатором развития отношений, интроецируемых коллективным сознанием. Зачастую наибольшую значимость имеют те призраки, что не соотносятся с реальным референтом в историческом прошлом и сами конституируют коллективные воспоминания. Таким образом, призраки, населяющие коллективную память человечества, всегда являются конструктами человеческого сознания, сущностями из регистра воображаемого. Автор демонстрирует, каким образом механизмы закрепления призраков в качестве точек кристаллизации коллективной памяти могут описываться в терминах политической экономии как парадоксальные объекты, не сводимые к универсальной эквивалентности, но сами эту эквивалентность поддерживающие. Принимая за отправную точку дискурс о призраках Деррида, автор показывает, в каких направлениях можно в дальнейшем развить социологические, политические, эстетические и философские аспекты данной темы. Помимо прочего, согласно его мысли, философия должна сохранять в этом процессе функцию интегрального дискурса, позволяющего не уходить в чистую эссеистику, но постоянно сохранять память о собственных целях и задачах.

Проблема справедливости волновала человечество всегда. Настоящая монография призвана рассмотреть и проанализировать идущую от И. Канта традицию моральной философии в ее применении к проблеме справедливого права, справедливого общественного устройства. Автором выявляются достоинства и недостатки, а также характерные проблемы соответствующей методологии. С этой целью исследуются учения выдающихся мыслителей ХХ столетия: Р. Штаммлера, П. И. Новгородцева, Г. Радбруха, Дж. Ролза, Ю. Хабермаса и О. Хёффе. Аргументируется преимущество кантианского подхода к проблеме справедливости относительно конкурирующих подходов.

Автор рассматривает различные аспекты Германского Логоса и германо-скандинавской традиции в свете фундаменталь-онтологии М. Хайдеггера и вопрошающего поиска Ничто как Иного.

Путешествия известных философов, ученых, представителей творческих профессий показаны как источник и инструмент освоения мира.

Анализируется концепт «научное мировоззрение» в русской философской публицистике первой четверти XX века. Рассматриваются и сопоставляются трактовки данного понятия в работах В.И. Вернадского и Л.М. Лопатина. Оба философа дистанцировались от позитивистской модели научного знания, при этом Лопатин усматривал в предложенной Вернадским трактовке соотношения философии и науки непреодоленные элементы позитивизма. Само противопоставление «метафизики» и «позитивизма» Лопатин оставлял в неизменном виде. Определения «научного мировоззрения», которые даются русскими философами, по большей части тавтологичны. В конечном счете они сводятся к следующему: научное мировоззрение есть совокупность представлений о мире, разделяемых большинством ученых той или иной эпохи. Термин «научное мировоззрение» используется Вернадским и Лопатиным как синоним понятий «наука», «научное знание», «научное мышление», «научный способ постижения мира», какой-либо дополнительной смысловой нагрузки он в себе не содержит. Спор о «научном мировоззрении» в действительности является спором о метафизических истоках, основаниях и предпосылках научного познания как такового. Выражение «научное мировоззрение» (в тех случаях, когда оно предполагает системно организованное концептуальное единство, а не только совокупность выводов специальных наук) указывает лишь на ту или иную метафизическую систему и определяющий ее принцип (или набор принципов) мышления. Понятие «научное мировоззрение» в работах Вернадского и Лопатина выражает тщетное стремление сохранить концептуальное единство философского и научного знания, не растворяя при этом философию в теории и методологии науки.

Книга петербургского писателя, автора многих работ по аналитике современности, лауреата интеллектуального конкурса «Идея для России», эксперта международной ассоциации «Русская культура» рассказывает, как именно сформировались основные параметры русского национального характера. Почему русские более склонны к подвигу (героическому усилию), чем к ежедневному размеренному труду. Почему они пренебрегают формальной законностью, предпочитая ей справедливость. Почему государство является в русском национальном сознании особой сверхценностью и почему русские могут жить только в великой державе. Почему русская нация образовала странную «империю наоборот» и что представляет собой национальный универсализм, свойственный именно русским. Также книга отвечает на важный вопрос: что такое национальная идея, какова закономерности ее формирования и почему национальная идея необходима современной России.

Идея прогресса в значительной степени определила облик западной цивилизации. Человечество развивается, «движется вперед», причем это движение понимается в двух аспектах — как накопление знания и как наращивание материального богатства. Рождение идеи прогресса — результат взаимодействия христианства с античными представлениями. Первоначально она была вариацией на тему линейного представления об истории, свойственного иудео-христианской религиозной традиции. В период с 1750 примерно до 1900 г. происходит отделение идеи прогресса от религиозных корней и «срастание» понятий прогресса и науки. Этот процесс сопровождался угрожающими явлениями: если первоначально прогресс трактовался как расширение человеческой свободы, то примерно со второй половины XIX в. он все более стал пониматься как расширение «управляемости» — попросту говоря, власти абстрактного государства над человеком и природой. Книга представляет собой классический труд по социальной философии и является одной из наиболее известных и цитируемых работ, написанных в традиции так называемой консервативной школы в американской социологии.

В монографию вошли исследования, целью которых является реконструкция контекстной истории аргументативных практик в различных областях интеллектуальной культуры Западной Европы Античности, Средневековья и раннего Нового времени: в богословской мысли, в естественных науках, в схоластической философии, в литературе гуманистического движения. В центре внимания авторов монографии — важнейшие для донововременной европейской интеллектуальной культуры полемические сюжеты; аргументативная структура философских, научных и богословских сочинений; коммуникативные условия функционирования философского и научного знания; жанровые и логико-семантические особенности философских и научных текстов полемической направленности. Традиционная «перспективистская» модель развития научных и философских концепций, господствующая в историко-философской и историко-научной литературе Нового времени, в монографии подвергается пересмотру. История философской и научной мысли предстает как серия трансформаций аргументативного поля философских и научных концепций — как история изобретения аргументов и воспроизводства полемических практик. В своей версии реконструкции историко-философского процесса авторы монографии стремятся максимально учитывать многообразие «внетеоретических» факторов развития философии и науки — социальных, политических, институциональных. Философские и научные концепции, тезисы, идеи анализируются как продукты речевых практик, определяемых коммуникативным узусом господствующих форм интеллектуальной культуры.

Описаны три основные парадигмы, рефлексивно разработанные в историко-философском процессе: объектная, субъект-объектная, субъектная. С традиционных и соборно-феноменологических позиций рассмотрена европейская рационалистическая философия, изучение которой формирует диалектическое, субстанциальное, проблемное и диалогическое понимание действительности. Представлены размышления о вечных вопросах и современных ценностных поисках, противостоянии и взаимовлиянии индивидуалистической западной ментальности и общинной ментальности остального мира, о русской ментальности, сохранившей в себе колорит изначальных смыслов бытия.

«Проблемы социологии знания» — главная философско-социологическая работа «позднего» Макса Шелера, признанного основателя и классика немецкой «социологии знания». Отвергая проект социологии О. Конта, Шелер предпринимает героическую попытку начать социологию «с начала» — в противовес позитивизму как «специфической для Западной Европы идеологии позднего индустриализма». Основу учения Шелера образует его социально-философская доктрина о трех родах человеческого знания, ядром которой является философско-антропологическая концепция научного (позитивного) знания, определяющая особый статус и значимость его среди других видов знания, а также место и роль науки в культуре и современном обществе. Философско-историческое измерение «социологии знания» М. Шелера раскрывается в его провидческой трактовке синтеза западной и азиатской культур знания как терапии от цивилизованного варварства человека «фаустовского» типа. Актуальность этих идей М. Шелера в наши дни несомненна. На русском языке полностью публикуется впервые.

В статье исследуется проблема социального трансцендирования как одного из важнейших условий достижения социальной стабильности и единства, как метода осуществления социальной интеграции. Рассмотрение трансцендирования в социальном аспекте является весьма перспективной задачей ввиду важности и недостаточной разработанности данной проблематики. Одним из необходимых источников, составляющих теоретико-методологическую базу исследования, выступает социально-феноменологическая теория трансцендентностей Альфреда Шюца и Томаса Лукмана. На основе ее изучения формируется феноменологическая трактовка социальных трансцендентностей, а также выявляются сущностные особенности социального трансцендирования. Выделяя три вида трансцендентностей – «малые», «средние» и «великие», авторы теории трансцендентностей показывают, что социальный характер имеют только «средние» и «великие». Однако все три указанные разновидности аппрезентируются с помощью признаков, знаков и символов. «Средние» трансцендентности интерсубъективны, наличествуют в мире повседневности, указывают на непознанные стороны Другого. Интерсубъективные трансцендентности непреодолимы, но с помощью восприятия по аналогии возможно вероятностное понимание Другого, причем опыт Другого переживается в коммуникативной ситуации Мы-отношения. «Великие» трансцендентности – сна, сновидений, экстазов, смерти, теоретических ориентаций – связаны с внеповседневной реальностью, знаменуют собой решительный выход за рубежи обыденной жизни. Такой выход может реализовываться как поступательно, так и скачками, как непроизвольно и хаотично, так и спланированно и систематически. Стремясь преодолеть «средние» и «великие» трансцендентности как нечто необъяснимое и непредсказуемое, а потому социально опасное, люди истолковывают их творчески в различных коммуникативных ситуациях, увязывая с определенными смыслами и значениями. В ходе данного процесса происходят смысловая организация и упорядочивание социума, укрепление его безопасности и стабильности. Автор делает вывод о том, что социальное трансцендирование носит коммуникативно-семантический характер и таковым предстает в различных сферах социального творчества – науке, искусстве, религии, философии и т. д.

Жизнь жертвенна. Она дарит, а смерть принимает. Поэтому сотворение Вселенной Начальником Жизни было неизбежно. Она искусственна, а не естественна. Не сказочную живую и мертвую воду, а реальную мертвую землю создал Бог. Тварный Люцифер задумал создать на ней мертвый мир роботов. Рожденный же Христос преобразовывал прах в живую землю, Адама, и насаждал райский сад. Даже Жизнь Свою отнес Он в царство мертвых, чтобы разрушить смерть и воскреснуть. Историю победы Жизни над смертью и содержит эта книга.

Учебное пособие «Психология и культура здоровья» адресовано студентам 3-го курса факультета психологии ЮФУ, обучающимся в рамках межфакультетской образовательной программы «Культура здоровья», а также преподавателям курсов «Психология здоровья» и «Культура здоровья».

Издаваемая работа представляет собой полный текст кандидатской диссертации М.К. Петрова, известного учёного, историка европейской философии и науки. Машинописный (электронный) вариант представлен к публикации вдовой М.К. Петрова Г.Д. Петровой. При жизни автора рукопись не публиковалась. Издание содержит вступительную статью заслуженного деятеля науки РФ Г.В. Драча и сопроводительную статью академика РАН В.С. Степина. В подготовке рукописи к изданию принимал участие академик РАН В.А. Лекторский. Примечания к тексту диссертации и предметный указатель подготовлены Тихоновым A.B. и Подгорной М.Г.

Книга посвящена исследованию «агатофилософии», то есть философии добра, Блага (Идея Блага, греч. ίδέα του άγαθου) великого древнегреческого философа Платона (427–347 гг. до н. э.). В ней представлены глубина и разносторонность осмысления Платоном добра и зла в человеке и мире, а также онтологические, религиозные и другие аспекты философской системы Платона. Выявлена перекличка платонизма и христианства; платонизма и русского национального мировоззрения.

Тезисы доклада Всероссийской (с международным участием) междисциплинарной научной конференции УТОПИЧЕСКИЕ ПРОЕКТЫ В ИСТОРИИ КУЛЬТУРЫ (к 500-летию «Утопии»Томаса Мора)

В статье рассматривается понимание категории «субъективность» с точки зрения религиозного мировоззрения, и в частности христианства. Любой человек имеет цель, в которой он заинтересован и к которой стремится. Таким образом, субъективность невозможна без страсти. Под страстью С. Кьеркегор понимает не чувственное, телесное желание, а идею, завладевающую человеком. Кьеркегоровскому пониманию страсти, на наш взгляд, близка делезовская трактовка идеи как задачи. Утратив страсть, человек утрачивает свою человеческую сущность и превращается в фантастическое нечто. Для религиозного мировоззрения высшей страстью становится достижение высшего блаженства – веры. Для Кьеркегора христианство изначально субъективно, а не объектив- но, т. к. Бог – субъект, а не объект, и существует только в субъективности, и обретение Бога возможно благодаря бесконечной страсти внутреннего. Необходимым условием веры является наличие парадокса, позволяющего увековечить историческое и историзировать вечное. Развитие субъективности С. Кьеркегор видит в том, что мыслящий субъект совершает любое действие, имея в виду собственную экзистенцию, которая представляет для него высший интерес. Различие между мышлением и действием С. Кьеркегор обнаруживает в том, что мышлению мы передаем возможность, безразличие и объективность, действию же придаем субъективность. Если мы хотим совершить какое-либо действие, мышление остается мышлением, оно не становится действием, но появляется возможность, в которой возникает заинтересованность в действительности и действии. Субъективный мыслитель – одновременно существующий индивид и мыслитель, но он не абстрагируется от собственного существования и абсолютного различия, но мыслит, оставаясь внутри существования.

В монографии на основе критического анализа истории категориальных учений впервые исследуется традиция понимания диалектических категорий как философских понятий предельной общности и ее последствия для конституирования современной методологии научного познания. В работе рассмотрены проблемы соотношения категорий и философских, научных, общенаучных понятий, а также логической формы существования категорий в мыслящем сознании и условия их необходимого обнаружения.

В статье рассматриваются особенности кьеркегоровской интерпретации понятия «субъективность» в его магистерской диссертации: если традиционная интерпретация связывает субъективность с понятием воли как негативного понятия, то для Кьеркегора понятие «субъективность» нейтрально. Он связывает его с понятиями «мировоззрение», «свобода воли», «долг», «ответственность». Впервые субъективность в исторической действительности проявляется в иронии у Сократа. Ироник возникает в кризисные моменты истории, когда перед человеком встает проблема самоидентификации. Ироник вырван из исторической действительности, он оказывается «между» двумя действительностями. Критическое отношение ироника к действительности порождает его свободу и возможность выбора. Кьеркегор различает метафизическую и сдержанную иронию: 1) метафизическая ирония отрицает всю действительность, в то время как сдержанная ирония отрицает только историческую действительность, которая утратила право на существование; 2) метафизическая ирония возможна только для Бога-ироника, но не для человека, – человек может выразить себя только в сдержанной иронии; 3) метафизическая ирония основана на тождественности мышления и существования, но такое тождество возможно только для Бога, сдержанная же ирония основана на утрате тождественности, расколотом субъекте. Ирония в диссертации С. Кьеркегора рассматривается не как эстетическая категория, не как контемпляция, а как форма существования. В каждой из форм существования – эстетической, иронической, этической, юмористической и религиозной – субъективность проявляется по-разному. Ироник – это одна из форм выражения субъективности, которая зависит от ценностных установок иронического мировоззрения.

Актуальность и цели. Социологическое наследие русского послеоктябрьского зарубежья – неотъемлемая часть истории русской социологии. Особый интерес здесь представляет тема революции и социологическое осмысление революционных событий в России. Предмет статьи – социология революции мыслителей русского зарубежья. Цель статьи – выявление основных подходов и методологических установок русских мыслителей-эмигрантов к решению проблемы революции Материалы и методы. Реализация исследовательских задач была достигнута на основе использования трудов русских социологов немарксистского направления, исследований советских и российских ученых, посвященных рассматриваемой проблематике. Методологический инструментарий включает сравнительно-исторический метод, применение которого позволяет показать оригинальность историко-социологических взглядов русских мыслителей на проблему революции. Результаты. В статье раскрываются теоретические источники социологии революции, осмысливается ее содержание, показываются различные подходы и уровни философско-социологического осмысления проблемы революции П. Струве, Н. Бердяевым, И. Ильиным, С. Франком. Подчеркивается, что в религиозной рефлексии революции в эмигрантский период обнаруживается движение от обоснования термидора к религиозному оправданию революции. Выводы. На основе анализа историко-социологических источников делается вывод о том, что данный тематический срез отечественного историко-социологического процесса позволяет расширить общетеоретический взгляд на революцию путем включения в него таких аспектов, которые определяли видение революции не только как политического или социального феномена, но и события религиозного и метафизического.

Статья посвящена одному из оригинальных направлений русской философской мысли – классическому евразийству. Представлен анализ хозяйственно-экономических воззрений евразийцев. Рассмотрено социально-экономическое учение П. Н. Савицкого, которое авторы предлагают трактовать как философию хозяйства. Показано, что основой разработанного П. Н. Савицким учения о хозяйстве выступает принцип «хозяйского ценения хозяйства», в рамках которого хозяйство представляет собой абсолютную ценность

осуществлен анализ обоснования идеи права в различных течениях русского неолиберального правоведения. Показано, что в неолиберальном правоведении акцент делался на том, что право есть норма, обеспечивающая не только свободу, но и социальную справедливость

секулярный принцип поддержания доверия граждан к закону и христианский принцип подчинения властям основаны на взаимосвязанных положениях, вытекающих из самой природы власти: обязательности, подчинения, лояльности. При этом упор делается на важность исполнения указанных ожиданий и требований как элемента публичных ценностей – светских и религиозных. В этом состоит одно из отличий сект и переворотов – отрицание общепризнанных авторитетов и благ, постулирование исключительности своего собственного видения мира, его развития и совершенствования. Схожесть действия светского права и церковного, юридической доктрины и христианской ортодоксии подводит к логичному выводу об источниках светского права в религиозных правилах и нормах современной правовой среды

в статье рассматривается вопрос о границах позитивистского влияния на философскую компаративистику (П. Массон-Урсель). Выделяются характерные для позитивизма идеи, на определенном этапе развития философской компаративистики оказавшие на нее значительное воздействие. Вместе с тем доказывается, что считать сравнительную философию разновидностью позитивизма было бы ошибочно, два направления демонстрируют различное понимание природы философии.

Описаны три основные парадигмы, рефлексивно разработанные в историко-философском процессе: объектная, субъект-объектная, субъектная. С традиционных и соборно-феноменологических позиций рассмотрена европейская рационалистическая философия, изучение которой формирует диалектическое, субстанциальное, проблемное и диалогическое понимание действительности. Представлены размышления о вечных вопросах и современных ценностных поисках, противостоянии и взаимовлиянии индивидуалистической западной ментальности и общинной ментальности остального мира, о русской ментальности, сохранившей в себе колорит изначальных смыслов бытия.

В первой части книги обозреваются мнения древнегреческих писателей о психологическом воздействии литературы, дан подробный разбор "Поэтики" Аристотеля; во второй части детально рассмотрена рецепция знаменитой формулы "очищения страстей" от Средневековья до новейшего времени. обсуждая проблему катарсиса, автор основывается на тщательном изучении античной культуры, а также новоевропейской традиции антиковедения. книга адресована ученому сообществу, всем тем, кто глубоко интересуется античным миром и вопросами поэтики.

Эта книга рисует индивидуальный портрет Пифагора на фоне коллективного портрета пифагорейцев, с тем, чтобы они дополняли и корректировали друг друга. Опираясь в первую очередь на источники VI–IV вв. до н.э., автор предлагает более исторический образ Пифагора, пифагорейского сообщества и религии пифагорейцев, нежели тот, который известен из позднеантичных текстов. Подробно рассматриваются занятия пифагорейцев математикой, естествознанием и медициной. В анализе философских взглядов принципиальное различие проводится между теориями конкретных мыслителей и "общепифагорейской" числовой доктриной, которую передает Аристотель.

Осуществлен анализ проблемы отношения общественного идеала к действительности в русском неолиберализме. Делается вывод, что решение этой проблемы неолиберальные философы видели в определении средств обеспечения социального прогресса.

В статье прослеживаются рассуждения о понятии "a priopi" в философии Канта и Шопенгауэра

Книга представляет серию очерков, относящихся к области образования и философии образования. В ней рассматриваются такие вопросы, как сущностные характеристики философии образования, понимание гуманизма, и процессов гуманизации и гуманитаризации образования, роль личности ученого, педагога в формировании ценностей и идеалов на ниве просвещения.

В Тибетской книге мертвых описана типичная посмертная участь неподготовленного человека, каких среди нас — большинство. Ее цель — помочь нам, объяснить, каким именно образом наши поступки и психические состояния влияют на наше посмертье. Но ценность Тибетской книги мертвых заключается не только в подготовке к смерти. Нет никакой необходимости умирать, чтобы воспользоваться ее советами. Они настолько психологичны и применимы в нашей теперешней жизни, что ими можно и нужно руководствоваться прямо сейчас, не дожидаясь последнего часа. В Тибетской книге связывается воедино психология нынешнего и посмертного бытия, и эта связка способна придать нашей жизни настоящий смысл. Ведь, по словам Монтеня, кто учит людей умирать, тот учит их жить.

Книга представляет серию очерков, относящихся к области образования и философии образования. В ней рассматриваются такие вопросы, как сущностные характеристики философии образования, понимание гуманизма, и процессов гуманизации и гуманитаризации образования, роль личности ученого, педагога в формировании ценностей и идеалов на ниве просвещения.

В Тибетской книге мертвых описана типичная посмертная участь неподготовленного человека, каких среди нас — большинство. Ее цель — помочь нам, объяснить, каким именно образом наши поступки и психические состояния влияют на наше посмертье. Но ценность Тибетской книги мертвых заключается не только в подготовке к смерти. Нет никакой необходимости умирать, чтобы воспользоваться ее советами. Они настолько психологичны и применимы в нашей теперешней жизни, что ими можно и нужно руководствоваться прямо сейчас, не дожидаясь последнего часа. В Тибетской книге связывается воедино психология нынешнего и посмертного бытия, и эта связка способна придать нашей жизни настоящий смысл. Ведь, по словам Монтеня, кто учит людей умирать, тот учит их жить.

Мировая гуманистическая мысль шла тернистым путём, то ускоряясь, то спотыкаясь и делая шаг назад. История даёт нам образцы и героического человеколюбия, и преступного человеконенавистничества на грани безумия. Понимание человеколюбия в древней этике не всегда совпадает с современными представлениями о гуманизме. Некоторые исследователи даже считают, что принципа человеколюбия вообще не знало моральное сознание Древнего мира. Но ведь в истории идей, как и в любом другом развитии ничто не возникает на пустом месте. Семена гуманизма взошли в эпоху Возрождения и сейчас стали окрепшими побегами. Но, чтобы они взошли тогда, их надо было посадить ещё раньше, что и было сделано усилиями великих древних.

Для понимания общей конструкции концепции Гербарта следует учитывать, что главный фокус его интересов сосредоточен именно на педагогике, по отношению к которой психология, фундированная, в свою очередь, в его метафизике, играет подчиненную роль. Этот акцент приоритетов приводит к тому, что теоретическое ядро концепции Гербарта, его метафизика и психология, приобретают существенно иной эпистемологический статус в сравнении с построениями его знаменитых современников.

Автор этой книги исходит из общеизвестного факта: изображения и другие рукотворные предметы, которые мы сегодня принимаем за искусство, не всегда и не везде бывали художественными феноменами; люди нередко создавали, воспринимали, переживали и обсуждали их существенно иначе. Любая культура заслуживает того, чтобы увидеть ее как целостный и самодостаточный универсум. Поэтому значение образов "для них" составляет такую же историческую реальность, как и наши интерпретации, которые развертываются в плоскости функционирования этих образов "для нас". Ибо быть образом, текстом, быть искусством возможно только в модусе "для": без отношения к некоторой субъективности, вне живых социокультурных контекстов нет ни искусства, ни образа, ни текста. Где, когда, в каких обстоятельствах и каким образом формировалась идея искусства и складывались соответствующие культурные практики? В поисках ответа на этот вопрос автор выбрал в историческом пространстве-времени два места, традиционно противопоставляемые друг другу по своей духовной природе и культурной ориентации, - Иерусалим и Афины, две идеи - библейский запрет изображать и античный мимезис. Он обнаруживает там параллельные ходы мысли, которые хотя и привели к взаимоисключающим следствиям, существенны и симптоматичны сами по себе. Позднее эти идеи вступят в напряженные и драматические взаимодействия, которые определят судьбы пластики в западной культуре.

Об авторе (Толстой Лев Николаевич).